Петр Попов - Погоня за призраком: Опыт режиссерского анализа трагедии Шекспира Гамлет

В Гамлете явно столкнулись две системы мироощущения: ветхозаветная и христианская. Если первая воплощена во вполне осознаваемых целях, мыслях и понятиях – месть, право, власть, кара, – то вторая всплывает неясными и неожиданными поступками, ощущениями, выражавшимися в размышлениях о бренности именно тех самых вещей, которые дирижируют сюжетом трагедии – мести, права, власти... Именно в этом движении человека от мрачных ветхозаветных догм («око за око, кровь за кровь») к светлым идеалам Мира и Добра (в их евангелическом понимании) заключена вечная неистребимость подлинного содержания трагедии.

Особую роль играет здесь «римская тема». Она явственно противопоставлена автором неопределенности и слепым метаниям самого Гамлета. Целостность и предельная осознанность (я бы даже не побоялся сказать – догматизм) римских представлений об идеале оказывается вполне сродни догматизму ветхозаветному, тупой силе Гамлета-отца и Фортинбраса-племянника; тираноборчеетво «по-римски» весьма похоже на тиранию по-датски или по-норвежски. Римская целостность – предмет тоски Гамлета, не понимающего, что именно его противоречивость и «слабость» – признаки его жизнеспособности и залог возможного спасения.

Случайно ли, что лучший и наиболее бескорыстно-идеальный выразитель «римского» начала Марк Брут (которого можно счесть предметом для подражания Горацио) кончает жизнь, высказав себя до конца:

– Прощайте все; язык мой досказал

Повествование о жизни Брута.

Гамлет – антипод Брута – умирает так и не досказав «повествование» о своей жизни. И в этом своя глубокая логика! Рим изжил себя; Брут, боровшийся с Цезарем во имя абстракции, называвшейся «Рим», был заранее обречен. Попав в Эльсинор в обличии Горацио, Брут оказывается смешным анахронизмом, его можно уважать, любить, ему можно даже завидовать, но он не способен как-либо проявить себя в этом изменившемся мире. После смерти Гамлета ему действительно нечего здесь делать, он даже не сможет толком ничего рассказать о том, свидетелем чему стал, ибо ничего не понял в происшедшем. Римский идеологизм, как он ни красив и благороден – мертв, в нем нет места для человека. И Шекспиру, судя по всему, ближе именно Природа с ее неясными блужданиями в потемках подсознания, со стремлением к самопознанию и интуитивными прорывами к добру и человечности сквозь путы отживших идеологических установок. В Гамлете только забрезжило осознание его человеческого предназначения – и в этот-то миг он обречен погибнуть. Он уходит, но жизнь, заговорившая в нем, стремится к своему продолжению. Поэтому он никогда не сможет «досказать» себя, а мы будем вечно обречены пытаться разгадать тайну, унесенную им в могилу.

И, наконец, последнее: предполагал ли Шекспир написать все то, о чем мы так долго рассуждали? Это тоже один из «вечных» вопросов, но на него-то у меня есть ответ, в справедливости которого я убежден. А ответ этот заключается в следующем. Глупо и нелепо ставить гения на одну доску с заурядным литератором, который «пишет» или «создает» произведение. Гений не пишет и не создает, – он перевоплощается! Он перевоплощается в каждый персонаж отдельно и во всю историю целиком, он вживается в создаваемый им мир, рождая нечто большее, чем текст, ибо проживает жизнь во всем ее объеме. Отсюда - неисчерпаемость «текста», записанного гением, подсказанного гению свыше его фантазией и Природой. Это и отличает его от «литератора», который создает только текст, – пусть умный, талантливый, литературный, но увы! – необъемный. Творение гения выглядит сложным и многозначным при анализе, но гений-то не анализирует, он проживает, а проживание просто, как жизнь. Поэтому лучший способ анализа – попробовать погрузиться внутрь жизни, созданной Шекспиром, и прожить ее чувственно, эмоционально, безоглядно. Гений, проживая, чувствует все, поэтому в «словах» находит отражение вся жизнь, прожитая им в момент творения. А потому – за словами можно открыть это все, если только сумеешь найти «код». Этот «код» – действие! Генетика событий, действенных задач и мотивов заложена драматургом в его трагедии. Мы можем прожить эту жизнь, рожденную могучим даром, прожить ее так, как если бы это была наша жизнь, а уж потом попробовать разобраться в себе: «А чего же я хотел, чего добивался в этой жизни?» И только честно и предельно искренне ответив на этот вопрос, получив, быть может, далеко не благоудобный ответ, – можно дать волю разуму и начать отчужденно, со стороны, оценивать свою и Шекспирову прожитую жизнь. И тогда окажется, что Шекспир думал обо всем том, о чем он по логике историка или искусствоведа думать не мог, ибо жил слишком давно...

Ну, вот и все, вот и пора ставить последнюю точку (или многоточие) в этом невесть зачем написанном труде. Зачем все это было нужно? – Не знаю, вероятно, мне надоели «слова, слова...», мне захотелось, как Полонию, узнать «что написано в книге»...

Петр Глебович

Попов

Погоня за призраком

Опыт режиссерского анализа

трагедии Шекспира «Гамлет»

Дизайн обложки

П. Перепечиной

Перепечатка без согласия редакции «Я вхожу в мир искусств» запрещена.

Со всеми претензиями по поводу доставки обращайтесь в местное отделение связи или непосредственно в «Агентство подписки и розницы». Телефон Агентства в Москве: (095) 974-1111, факс (095) 209-3666

Адрес редакции: 115114, Москва, ул. Дербеневская, 16

Тел/факс 235-2932

* И.Соллертинский. «Гамлет» Шекспира и европейский гамлетизм. Сб. «Памяти И.И. Соллертинского». Л.: Сов. композитор, 1978. - С.243-244.

* Выгодский Л.С. Психология искусства. «Трагедия о Гамлете, принце Датском, У. Шекспира». - М.: Искусство, 1968.

* Выгодский Л.С. Психология искусства.- М., 1968. - С. 464.

* «Старый крот» – одно из названий дьявола. (См. комментарий М.М. Морозова. «Избранные статьи и переводы». – М.: Гослитиздат, 1954. - С. 458).

* Толстой Л.Н. Собр.соч. – М., 1983, т.15. - С.290.

* Выгодский Л.С. «Психология искусства». – М., 1968. – С. 551.

** Там же. – С. 440.

*** Там же. – С. 440.