Юрий Виленский - Доктор Булгаков

«Дорогой Викентий Викентьевич, я был у Вас, чтобы без всякой торжественности поздравить Вас, — пишет Булгаков Вересаеву в декабре 1925 г. в связи с тем, что в эти дни отмечалось сорокалетие литературной деятельности старейшего русского писателя. — Вчера, собираясь послать Вам парадное письмо, я стал перечитывать Вас, письма так и не написал, а ночью убедился, насколько значительно то, что Вы сочинили за свой большой путь…»

В этих строках чувствуется еще какая-то дистанция между Вересаевым и Булгаковым. Но вот следующее письмо Михаила Афанасьевича, написанное в августе 1926 г. Бытовые условия его жизни остаются трудными, и он обращается к Викентию Викентьевичу за помощью в решении жилищного вопроса. Мнение Вересаева как председателя Всероссийского Союза писателей могло бы, как полагал Булгаков, сыграть определенную роль в рассмотрении его ходатайства в Кубу — комиссию по улучшению быта ученых, оказывавшую содействие и литераторам.

«Ежедневное созерцание моего управдома, рассуждающего о том, что такое излишек площади (я лично считаю излишком все лишь сверх 200 десятин, — пишет Булгаков, — толкнуло меня на подачу анкеты в Кубу. Если Вы хоть немного отдохнули и меня не проклинаете, пе черкнете ли квалифицированной даме… «…..или мне (не упоминая об отрицательных сторонах моего характера) Ваше заключение обо мне.

Как скорее протолкнуть анкету и добиться зачисления?

Советом крайне обяжете!

18 ноября этого же года Булгаков пишет, что посылает Викентию Викентьевичу (для него и Марии Гермогеновны) два билета на «Дни Турбиных». «Кроме того посылаю 50 рублей в уплату моего долга Вам…

Посылаю Вам великую благодарность, а сам направляюсь в ГПУ (опять вызвали)».

Вокруг Булгакова змейкой поползли темные слухи. «Нищета, улица и гибель» приближались. И одним из немногих, пришедших ему на помощь, был В. В. Вересаев. Благородный его порыв выходит за рамки каких-то личных отношений. Описанные минуты на пороге квартиры Михаила Афанасьевича, когда однажды вечером сюда со свертком, в котором были деньги, пришел Викентий Викентьевич, по сути, общественный подвиг старейшего писателя.

Следующее письмо Булгакова Вересаеву отражает значительные перемены в его судьбе, которыми он считает необходимым поделиться при встрече:

«Дорогой Викентий Викентьевич, у меня сняли телефон и отрезали таким образом от мира. Зайду к Вам завтра (2-го) в 5 часов вечера. Удобно ли это Вам?…

Ваш М. Булгаков (бывший драматург, а ныне режиссер МХТ)».

По мнению публикаторов В. М. Нольде и Е. А. Зайончковского, письмо написано 1 июня 1930 г…. Проходит еще один очень трудный год. 29 июня 1931 г. Булгаков вновь пишет Вересаеву большое откровенное письмо. В нем и тревога в связи с ухудшившимся здоровьем.

«Дорогой Викентий Викентьевич!

К хорошим людям уж и звонить боюсь, и писать, и ходить: неприлично я исчез с горизонта, сам понимаю.

Но, надеюсь, поверите, если скажу, что театр меня съел начисто. Меня нет. Преимущественно «Мертвые души»…..

МХТ уехал в Ленинград, а я здесь вожусь с работой на стороне (маленькая постановка в маленьком театре). (Речь идет о режиссерской работе в Передвижном театре Института санитарной культуры над постановкой пьесы Н. А. Венкстерн «Одиночка». — 10. В.)

Кончилось все это серьезно, болен я стал, Викентий Викентьевич. Симптомов перечислять не стану, скажу лишь, что на письма деловые перестал отвечать. И бывает часто ядовитая мысль — не свершил ли я, в самом деле, свой круг? По-ученому это называется нейростепия, если не ошибаюсь.

А тут чудо из Ленинграда — один театр мне пьесу заказал (в примечаниях указывается, что речь идет об «Адаме и Еве». — Ю. В.).

Делаю последние усилия встать на ноги и показать, что фантазия не иссякла. А может, иссякла. Но какая тема дана, Викентий Викентьевич! Хочется безумно Вам рассказать! Когда можно к Вам прийти?

Видел позавчера сон: я сижу у Вас в комнате, а Вы меня ругаете (холодный пот выступил). Да не будет так наяву!

Марии Гермогеиовне передайте и жены моей и мой привет. И не говорите, что я плохой. Я — умученный…..»

Следует отметить в этой связи, что в письмах к другим адресатам М. А. Булгаков весьма скупо пишет о своем недомогании, разительно напоминая в этом отношении А. П. Чехова. «Если собрать все мемуарные свидетельства и многочисленные высказывания Чехова в письмах о своей болезни, то становится ясно, что о ней он знал, а все отговорки…….лишь для родственников и друзей, — замечает в книге «Антон Павлович Чехов» А. П. Чудаков. — Знал, но считать себя больным не хотел. И лечиться он начал только тогда, когда состояние стало катастрофическим». В определенной мере это и черты Булгакова. Лишь Викентию Викентьевичу он писал абсолютно обо всем, веря в его благожелательность и зная врачебную опытность и мудрость.

«В самом деле: почему мы так редко видимся, — пишет Булгаков через месяц. — В тот темный год, когда я был раздавлен и мне по картам выходило одно — поставить точку, выстрелив в, себя, Вы пришли и подняли мой дух. Умнейшая писательская нежность!»

Запомним эти слова, эту мысль — умнейшая писательская нежность. Булгаков полагал, что это важнейшая категория в человеческих взаимоотношениях. Показательно, что в сохранившихся отрывках из дневника писателя, приводимых М. О. Чудаковой в «Жизнеописании Михаила Булгакова», где он отмечает, что смерть В. Г. Короленко не нашла слишком широкого освещения в прессе, Михаил Афанасьевич с горечью добавляет: «Нежности…»

«Но не только это, — продолжает Булгаков. — Наши встречи, беседы, Вы, Викентий Викентьевич, так дороги и интересны!

За то, что бремя стеснения с меня снимаете — спасибо Вам.

Причина — в моей жизни. Занятость бывает разная. Так вот моя занятость неестественная. Она складывается из темнейшего беспокойства, размена на пустяки, которыми я вовсе не должен бы заниматься, полной безнадежности, нейростенических страхов, бессильных попыток. У меня перебито крыло…..

Вы думаете, что я не пытался Вам писать, когда, чтобы навестить Вас, не выкраивалось время из-за театра? Могу уверить, что начинал несколько раз… Я боюсь писать! Я жгу начала писем в печке».

К этому прерванному письму Булгаков возвращается 25 и 26 июля. 27 июля он пишет: «Продолжаю: один человек с очень известной фамилией и большими литературными связями…….сказал мне тоном полууверенности:

— У вас есть враг.

Тогда еще эта фраза заставила меня насторожиться. Серьезный враг? Это нехорошо. Мне и так трудно, а тогда уж и вовсе не справиться с жизнью. Я не мальчик и понимаю слово — «враг»… Я стал напрягать память. Есть десятки людей в Москве, которые со скрежетом зубовным произносят мою фамилию. Но все это в мирке литературном или околотеатральном, все это слабое, все это дышит на ладан…..