Татьяна Поздняева - Воланд и Маргарита

Нельзя сказать, что мастер отдался во власть Воланда с большой радостью. Был и страх, было и отчаяние. Его метания не детализируются Булгаковым, но поскольку судьбой мастера бесы играли задолго до открытого появления, он, вероятно, не сразу осознал всю силу и губительность этого воздействия.

Духовная уязвимость мастера и Маргариты, ищущих поддержки у сатаны, вызывает глубокое сочувствие. И если «карательные» функции Воландовой компании по отношению к Берлиозу, доносчику и шпиону Майгелю, взяточнику Босому, потенциальному доносчику Римскому, ведущему тройную личную жизнь Семплеярову и другим кажутся справедливыми, то мастера и его возлюбленную по-настоящему жаль. Здесь во многом виноваты, конечно, среда и время: Булгаков явственно дает понять, что традиционные духовные ценности полностью уничтожены. «Грибоедов», этот «храм искусства», – ад и кумирня; духовный подлог совершается и в отношении к искусству: Пушкин воспринимается Рюхиным как «металлический человек» (с. 489) и тем самым ассоциируется с идолами Ершалаима; бессмертие его стихов вызывает приступ острой зависти при абсолютной неспособности почувствовать их гениальность: «Повезло, повезло!» Для Рюхина важно то, что есть памятник и есть слава. Этой же славы всеми силами добиваются посредственности из МАССОЛИТа, которые, забыв о творчестве и думая только о выгоде и «теплом месте», подменяют искусство и служение ему все тем же «золотым тельцом».

Вся литературная братия, начиная с поэтов и кончая критиками, для мастера – частица мирового зла. В описании круга литераторов Булгаков желчен и саркастичен: это они буквально толкают мастера к сатане. Мотив «затравленности» представляется в романе наиболее автобиографичным. Трудно сказать, какие искусы преодолевал Булгаков в своем духовном формировании: это очень тонкая сфера, но тема искушения дьяволом и тяжелой расплаты звучит во многих его произведениях. Нечистая сила в том или ином обличии появляется в большинстве произведений Булгакова: «кошмар в клетчатых брючках» снится Алексею Турбину в «Белой гвардии», название сборника рассказов «Дьяволиада» говорит само за себя и т. д.

В связи с этим чрезвычайно важным представляется письмо Булгакова П. Попову от 14 апреля 1932 года: «Совсем недавно один близкий мне человек утешил меня предсказанием, что когда я вскоре буду умирать и позову, то никто не придет ко мне, кроме Черного Монаха. Представьте, какое совпадение. Еще до этого предсказания засел у меня в голове этот рассказ. <���…>

Теперь уже всякую ночь я смотрю не вперед, а назад, потому что в будущем для себя я ничего не вижу. В прошлом же я совершил пять роковых ошибок. Не будь их, не было бы разговора о Монахе, и самое солнце светило бы мне по-иному <���…>.

Но теперь уже делать нечего, ничего не вернешь. Проклинаю я только те два припадка нежданной, налетевшей как обморок робости, из-за которой я совершил две ошибки из пяти. Оправдание у меня есть: эта робость была случайна – плод утомления. Я устал за годы моей литературной работы. Оправдание есть, но утешения нет». [8]

Близость мастера самому Булгакову особенно явственно обнаруживается в этом письме. Не только внешнее сходство ситуаций, обстановки, отдельных деталей роднит Булгакова с его героем (исследователи много писали об автобиографичности мастера, останавливаться на этом не представляется нужным), но и самое сокровенное. Булгаков «прислал» «Черного Монаха» за мастером так, как если бы видел собственную кончину, предреченную «близким человеком».

Очевидно, Булгакова занимал не столько «литературный», то есть «бумажный», сатана, но сатана как воплощение духовной и нравственной категории. Вполне вероятно, что, проводя героев своих разных произведений (в частности, «Театрального романа», «Мастера и Маргариты») через сложные коллизии и трагические ситуации, через искушения и духовные падения, подводя их к последнему рубежу – смерти, Булгаков сам переосмысливал свою жизнь. Гибель литературных героев становится литературными вариантами мыслимой писателем собственной смерти. Должно быть, и их искусы известны Булгакову, но через трагичность своих героев писатель словно бы освобождался от собственных сомнений и слабостей. Таким образом, история мастера в его романе – лишь одна из вариаций жизненного пути Булгакова, возможность преодолеть некий критический пик, чтобы физически не погибнуть; две дороги, по одной из которых он посылает вместо себя своего героя, а по другой идет сам. Поэтому и автобиографические герои Булгакова сводят счеты с жизнью именно в тех ситуациях, которые пришлось преодолеть самому Булгакову. Образ мастера – яркий тому пример.

Мастер не вступает в борьбу с сатаной. Травля критиков – проявление замыслов сатаны, испытание мастера. (Критик Ариман носит имя зороастрийского духа тьмы и зла, [9]фамилия Латунский вызывает ассоциации с латунью, «золотым» блеском – символом Воланда, секретарша Лапшённикова «со скошенными к носу от постоянного вранья глазами» (с. 559) носит Воландову печать во взгляде – ср. с «ведьминским косоглазием» Маргариты и дефектами глаз Воланда и Азазелло.) Алоизий Могарыч – одна из проекций Иуды из Кириафа – своей «денежной» фамилией скреплен с Воландом. Но это, так сказать, «мелкие бесы», выскакивающие на поверхность и управляемые сатаной. В своей духовной опустошенности и нежелании продолжать жизнь мастер убегает к Стравинскому, в его отравленном уколами мозгу драматический ход событий постепенно приобретает положительную окраску: «И вот четвертый месяц я здесь. И, знаете ли, нахожу, что здесь очень и очень неплохо» (с. 566). Мастером овладевает апатия, и, ненавидя внешних, проявленных врагов, он не стремится противостоять врагам сущностным, обольщаясь сначала Алоизием, а в конце концов пассивно отдавая свою жизнь воле Воланда. Собственных желаний у него нет: он вполне одержим. Маргарита принимает помощь сатаны активно, с готовностью и радостью; мастер же после свидания с бесами в квартире № 50 «безжизненно и неподвижно» (с. 713) заваливается в машину.

Но как получилось, что Воланд «поведал» московскому историку свое «евангелие»? Может быть, причина кроется в особом знании мастера, почерпнутом из книг, а потом открывшем дорогу к созданию романа? Мастер образован, но по-своему образован и Берлиоз; читатель, впрочем, сразу чувствует разницу. Берлиоз – поверхностный начетчик, мастер погружен в тайну, и самое загадочное – его приобщение к событиям в Ершалаиме 14 нисана. Необычно и отсутствие у него имени, которое заменил символ – буква «М», вышитая Маргаритой на его черной шапочке. На робкий вопрос Ивана «Вы писатель?» таинственный посетитель «…потемнел лицом и погрозил Ивану кулаком, потом сказал: „Я – мастер “…» (с. 553).