Бронислав Малиновский - Сексуальная жизнь дикарей Северо-Западной Меланезии

Не все ограничения и запреты в нашем списке можно обозначить этим словом. И когда оно используется в своем точном значении, это значение предполагает множество тонких оттенков, передаваемых посредством тона и контекста (в зависимости от ситуации). В своем полном и точном значении слово bomala применяется по отношению ко всем действиям, которые туземцы обозначают особым термином suvasova, — то есть к инцесту внутри семьи и к нарушению экзогамии. В этом контексте слово bomala означает действие, которое не должно производиться, потому что оно противоречит традиционному устройству клана и семьи, а также всем нерушимым устоям, заложенным в древности (tokunabogwo ayguri— «исстари так было заведено»). Кроме такого общего установления, которое воспринимается как присущее изначальной природе вещей, нарушение табу suvasova влечет за собой еще и кару сверхъестественных сил: какую-нибудь болезнь, покрывающую кожу язвами и вызывающую боль и дискомфорт во всем теле (такой сверхъестественной кары можно, однако, избежать, выполнив особые магические приемы, которые снимут вредоносный эффект от эндогамных сексуальных отношений). В случае инцеста между братом и сестрой отношение к этому туземцев, то есть значение слова bomala, приобретает очень сильное эмоциональное звучание, фонетически наделяя термин отчетливой окраской ужаса и морального отвращения. Таким образом, и bomala, и suvasova, даже в наиболее узком и только им присущем смысле, обладают разными оттенками значения и свидетельствуют о сложной системе обычного права и общественного механизма [128] См. подробное описание различных нарушений и отклонений от обычного права в «Преступлении и обычае...» .

В присущем ему смысле («табу») слово bomala применяется и к некоторым запретам меньшей значимости, вроде тех, что присущи должности человека, его положению или деятельности, но и в таком приложении оно все равно несет в себе что-то вроде понятия безоговорочной традиционной нормы, которую поддерживают санкции сверхъестественных сил. Но хотя слово bomala — единственно правильное обозначение таких табу, в указанном контексте оно подразумевает иное эмоциональное отношение, более мягкие санкции и иной вид нормы. В менее строгом смысле термин bomala используется для обозначения табу на супружескую неверность, а также для обозначения нецелесообразности вмешательства в сферу сексуальных интересов вождя и нежелательности сексуальных отношений вне круга лиц своего ранга. В приведенных контекстах, однако, данное слово несет лишь представление об определенном правиле и ощущение необходимости следовать ему. Оно не подразумевает ни санкций сверхъестественных сил, ни чувства выраженного морального неприятия, ни даже ощущения строгой обязательности. Такое применение данного термина на самом деле не вполне корректно: более уместным здесь было бы слово babunela («обычай, то, что дано»), использованное в негативном смысле.

Термин bomala было бы неверно использовать для обозначения действий, ощущаемых как постыдные и неестественные, таких, в которых не может быть виноват здравомыслящий и уважающий себя человек. Не применяется оно ни к «отсутствию достоинства и внешних приличий», ни к действиям из разряда рискованных удовольствий, ни к выдающимся сексуальным успехам.

Таким образом, исходя из сложившегося словоупотребления, вышеуказанный термин как бы классифицирует тробрианские табу, деля их на три группы: настоящие табу с санкциями сверхъестественных сил, ясно выраженные запреты без сверхъестественного вмешательства, а также запреты на действия, которые нельзя производить в силу того, что они постыдны, отвратительны или даже опасны.

Но самые широкие лингвистические возможности, позволяющие выразить различие между «законным» и «запретным» и применимые ко всем ограничениям, какие налагают наши двенадцать категорий табу, дает пара терминов bwoyna и gaga («хороший» и «плохой»). Такие общие термины, естественно, носят расплывчатый характер, охватывая широкий спектр значений и обретая какую-то четкость только в зависимости от контекста, в котором их употребляют. Например, такие отвратительные и невыразимо мерзкие действия, как инцест между братом и сестрой, и такие желанные, но опасные, как прелюбодеяние с женой вождя, обычно без разбора называются gaga. В одном контексте gaga означает «морально непростительно и может быть искуплено только самоубийством», в другом — «против закона, против обычая», в прочих контекстах — «нарушающий приличия», «неприятный», «уродливый», «отвратительный», «постыдный», «опасный», «опасно дерзкий», «опасный, а потому восхитительный».

Аналогичным образом слово bwoyna означает все, от «аппетитного», «приятного», «соблазнительного», «привлекательного в силу испорченности» - до «морально достойного похвалы из-за перенесенных лишений». Поэтому действие, имеющее соблазнительный привкус запретного плода, можно с уверенностью называть и bwoyna, и gaga, в зависимости от настроения, контекста, ситуации и эмоциональной окраски конкретного высказывания. Так что эти слова, взятые как изолированные фрагменты лексики, всего лишь неясно указывают на наличие моральной оценки, а для выяснения туземных взглядов и ценностей не дают даже того, что дает нам слово bomala.

Возможно, нет более опасного орудия, чем туземная лексика в руках неосторожного этнографа, когда он на практике не владеет местным языком в полном объеме, а это единственное, что позволило бы ему контролировать значение интересующих его терминов, применяемых широко и в различных контекстах. Записывать изолированные термины с переводом их на пиджин и выставлять эти грубые переводы в качестве «туземных категорий мышления» — значит напрямую искажать действительность. Нет большего источника заблуждения в антропологии, чем использование наблюдателем, недостаточно хорошо знакомым с местными языками и игнорирующим их социальную природу, неверно понятых и неверно истолкованных фрагментов туземной лексики. Ошибочность такого подхода наиболее пагубно сказывается при неправильном сборе в полевых условиях так называемых систем классификационных терминов родства; ее же видим - в пренебрежении правилами при спекулятивном использовании полученного фрагментарного лингвистического материала [129] Этот тезис будет развернут в моей будущей работе «Психология родства» (Psychology of Kinship), анонсированной в «Международной литературе по психологии» («International Library of Psychology», Kegan Paul). . Для того, кто свободно владеет туземным языком, сам эмоциональный тон, фонетически переданный в конкретной речевой манере, ясно указывает на оттенки значения, скрытые в словах bwoyna и gaga. Это вкупе с эмоциональной интонацией всего высказывания, а также выражением лица, сопутствующими жестами и определенным поведением, сообщаетисследователю ряд ясно различаемых смысловых оттенков. Таким образом, повторяем, слово gaga может выражать и подлинное моральное негодование, доходящее до истинного ужаса, и опасливые замечания чисто утилитарного характера, и — если «gaga» произносится с ухмылкой — нечто приятное и простительное. Однако такого рода наблюдения — несмотря на то, что они имеют огромную ценность для этнографа, помогая ему ориентироваться, — превратить в бесспорные свидетельства можно только посредством фонографа и кинематографа, использовать которые — опять же в силу природы самого объекта — было бы сложно, если не вовсе невозможно.