Георг Лукач - Проблемы теории романа

Мало того, я думаю, что в докладе т. Лукача от социологии Маркса ничего не осталось, потому что вся работа построена на том, что основное противоречие капиталистического общества — это противоречие личности и коллектива. Где это есть у Маркса? Что это за социология? Я в своем первом выступлении вспоминал о Михайловском не случайно, потому что, конечно, от него идет эта теория борьбы за индивидуальность. Не Маркс, а именно Михайловский больше всего толковал о том, что капитализм уродует личность разделением труда и отсюда возникает борьба личности за свою полноценность. На этом построена и вся теория романа Лукача. Л где все остальные противоречия? О них — ни звука. Докладчик оперирует такими категориями, как капиталистическое общество, капиталистическая культура, буржуазное общество, буржуазная культура, противоречие личности и коллектива и т. п., а что касается классов — то классов в его докладе нет.

Г р и б. Я на прошлой дискуссии был и поэтому могу заявить, что ссылка В. Ф. Переверзева, будто стенограмма не похожа на то, что он говорил, не-правильна. И это подтвердило сегодняшнее его выступление, в котором была слово в слово повторена прежняя аргументация.

В. Ф. Переверзев все время пытается сделать вид, будто он полемизирует не с основными положениями Маркса в области теории искусства, а с положениями Лукача. Он декларативно говорит: все аксиомы Маркса настолько ясны, настолько известны, настолько вошли в плоть и кровь, что о них говорить нечего, — надо их углублять. Однако на вопрос т. Юдина В. Ф. Переверзез все-таки четкого ответа не дал. У Маркса прямо говорится, что эпос в своей классической форме, составляющей эпоху в мировой истории, уже не может быть создан. Я спрашиваю: слова "в классической форме" надо толковать в том смысле, что речь идет о классичности античного эпоса только для греческого искусства или для всех форм эпоса? (Переверзев: Для всех форм эпоса). Тогда, как же вы можете нападать на т. Лукача, который, опираясь на это положение Маркса, при определении эпической формы исходил из греческого эпоса?

Можно ли обвинять Маркса в том что он уродует действительность, искажает факты, если при анализе категорий капиталистического общества он исходит все время из истории английского капитализма? Какой-нибудь Переверзев того времени мог бы сказать: а почему французский капитализм тут отсутствует, а почему испанский, почему русский капитализм тут отсутствует? Одно из аксиоматических положений для всякого исследователя, который считает себя марксистом: если речь идет о каком-нибудь литературном явлении, возникающем, достигающем зрелости и падающем, то нужно, для установления его типических особенностей, исходить из его классической зрелой формы. Эта задача не исключает исследования эмбриональной формы этого явления, не исключает исследования периода упадка, а, наоборот, предполагает их как свое необходимое дополнение.

Можно ли говорить, что такой метод — абстракция, которая игнорирует сумму исторических фактов развития? По моему, это свидетельствует только об одном: о том, что мысли Маркса об эпосе, к сожалению в "плоть и кровь" В. Ф. Переверзева не вошли и притом совершенно не случайно, ибо все эти мысли Маркса при анализе того метода, который в них заключен, ведут к совершенно другим результатам, чем те методологические положения и приемы, которыми оперировал В. Ф. Переверзев в свое время и которыми он оперировал и в своем прошлом выступлении и сейчас.

Прежде всего относительно эпоса. В. Ф. Переверзев заявил, что, конечно, он объективного критерия художественности не отрицает, но находит, что эта вещь вроде как бы мешает литературному исследованию; литературовед должен подходить к литературе так, как если бы он шел на энтомологическую экскурсию: у него нет ни страстей, ни симпатий, никаких "предвзятых", "догматических" предпосылок, какими являются, с точки зрения В. Ф. Переверзева, всякие попытки оценки художественного произведения, развития искусства. Для него все кошки серы — все хорошо в свое время. Существует ряд исторических явлений, которые называются героической поэмой, эпосом, существовали они в Греции, в Испании, во Франции; почему же историк литературы — спрашивает Переверзев — при определении эпической формы должен исходить из греческого эпоса, почему он не анализирует "Генриаду" Вольтера, "Лузиады" Камоэнса, "Потерянный рай" Мильтона?

Отвечу на этот вопрос. У Маркса в "Теориях прибавочной стоимости" говорится о двух видах эпоса, — об эпoce органическом и эпосе искусственном, об эпосе греческом и эпосе, возникшем в новейшее время буржуазной цивилизации, и указывается то основное различие, которое позволяет говорить об эпосе античном, как органической, естественной, целостной форме, и об эпосе нового времени, как об искусственной попытке возродить старую, уже невозродимую форму.

Если мы будем только по признаку формального сходства сопоставлять, скажем, "Илиаду" и "Лузиады" Камоэнса, то нам может показаться, что это в сущности одно и то же. И на это самое формальное сходство В. Ф. Переверзев опирается, не пытаясь вникнуть в глубь материала, посмотреть, что отличает эти вещи: если бы он сделал это, тогда он увидел бы, что эти отличия составляют суть "Лузиады" Камоэнса, а формальное внешнее сходство этой поэмы с "Илиадой" есть дань попытке искусственно возродить невозродимую уже отныне художественную форму.

Возьмите такую простую и вместе с тем очень характерную внешнюю особенность героического эпоса: использование мифологического арсенала. У Гомера боги действуют как совершенно естественные, живые, цельные существа: здесь перед нами реальные человеческие образы, в которых путем "бессознательной обработки" (Маркс) природа и общество получают гиперболическое, мифологическое воплощение. Отношение самого Гомера к ним такое же, как к вполне реальным существам. Это одна из существенных особенностей эпической формы. Это — известная целостность мировоззрения, наивное представление о единстве природы и человека, отсутствие различения между субъективным и объективным, сверхественным и естественным.

Посмотрите теперь, как изображены эти мифологические существа у Камоэнса. Когда плывет корабль Васко де Гама по океану, появляются на сцену Нептун со своим трезубцем и наяды и всякие мифологические существа. Но сразу видно, что для Камоэнса все это есть не что иное, как предмет украшения, но отнюдь не реальность, которую он воображает частью того мира, о котором он пишет. В поэме Камоэнса сразу видно, где реальная сущность, а где искусственная внешность. Реальная сущность — это поход Васко де Гама, завоевания португальцев, колониальный грабеж. А героизация их при помощи мифологического аппарата носит совершенно искусственный, внешний характер. Поэтому, не боясь несколько парадоксального утверждения, я скажу, что в поэме Камоэнса мы видим скорее некоторую потенциальную форму буржуазного романа, но никак не эпос.