Юрий Семенов - Как возникло человечество

Так как периоды полового воздержания предшествовали охоте, то они одновременно являлись и периодами полуголодного существования, в течение которых людям приходилось довольствоваться в основном растительной пищей. В связи с этим возникает вопрос, не являются ли отдаленными пережитками этих периодов религиозные посты Как известно, во время последних предписывалось воздержание от животной пищи и от половых отношений.

Связь оргиастических праздников с коллективным пиршеством ясно прослеживается по этнографическим материалам У большинства народов, у которых отмечено существование промискуитетных праздников, ничем не ограниченное общение полов начиналось обычно после коллективного пира.

Именно этим, по-видимому, объясняется тот факт, что в дальнейшем развитии многими, если не всеми, племенами осознание связи между половым актом и рождением ребенка было утрачено. Этнографами было зафиксировано отсутствие понимания связи между половыми сношениями и рождением детей у многих австралийских племен (Spencer and Gillen 1899а, р.265; 1904, р. ЗЗО; Элькин, 1952, с. 179). Э. Хартлаидом (Hartland, 1909, 1; 1910, II) был приведен огромный материал, свидетельствующий о том, что подобного рода взгляд в определенный исторический период был присущ всему человечеству.

Взгляд на половой акт как на средство магическим образом обеспечить размножение животных или пережитки такого взгляда зафиксированы у значительного числа народов, в частности, у грузин и сванов (Бардавелидзе, 1957, с.177–186), индейцев Северной Америки (Briffault, 1927, 111, p. 185). О существовании такого взгляда в эпоху верхнею палеолита в достаточной степени красноречиво говорит изобразительное искусство этого периода (Богаевский, 1933, 1934; 1930, с.212; Ефименко, 1931, с. 19–31; 1953, с.465–466, Гущин. 1937, с.107 сл.; Окладников, 1950а, 1 — Н, с.324). В более позднюю эпоху с переходом от охоты к земледелию половые акты, особенно совершаемые во время оргиастических праздников, были осмыслены как средство магического обеспечения урожая (Frazer, 1922а, II, р.89— 101; Westermark. 1925, I, р.84— 180, Briffault, 1927, III, р. 185–209; Н.Никольский, 1956, с. 133 и др.). В дальнейшем как средства магического обеспечения обилия животных и богатого урожая стали рассматриваться, как уже указывалось, имитации полового акта, намеки па него и т. и. (Кагаров, 19296; Богаевский, 1916).

Существование подобного рода обрядов отмечено у ительменов (Крашенинников, 1949, с.416, 420), эвенков (Анисимов, 1958, 1, с.50), индейцев Бразилии (С.Иванов, 1934. с.94)

Формированию подобного взгляда способствовало и то обстоятельство, что люди в своей практической деятельности все больше убеждались в существовании качественного различия между ними и животными. Им все труднее становилось поверить в то, что, надевая шкуру живот — ною, они действительно становятся животными. Легче было поверить в свое превращение в тотемистических предков — существ, являвшихся полулюдьми-полуживотными.

Возникновение представления о тотемистических предках и тем самым о тотеме как предке породило тенденцию к превращению частичной табуации тотемного животного в полную. Однако запрет поедать тотемное животное возник лишь у части племен. У остальных полная табуация тотема, по-видимому, никогда не имела места Основание для подобного вывода дают не столько сами по себе факты отсутствия полной табуации тотема у многих племен и народов, в частности, у многих австралийских племен, у значительного числа племен Северной и Южной Америки, Африки, Индии (Briffault, І927, II, р 461–462; Аверкиева, 1959, с.256 сл.), ибо их можно истолковать и как результат исчезновения былой табуации, сколько связанные с ними обряды и верования.

Так, например, у индейцев северо-западного побережья Америки, в частности, у квакиютлей, у алгонкинов северо-востока Канады и чироков отмечено существование убеждения в том, что то или иное животное легче всего промышляется людьми рода, имеющего его своим тотемом, что люди наиболее удачливы в охоте на свое тотемное животное (Аверкиева, 1959, с.256, 1961, с.12). Представления, подобные приведенным, могли возникнуть лишь в эпоху раннего палеолита, когда существовала специализация охотничьей деятельности человеческих коллективов, когда члены каждого коллектива действительно были наиболее искусны в охоте на животное, являвшееся их тотемом. Возникшие в то время такого рода представления в дальнейшем распространились и на новые виды тотемных животных. Можно, конечно, предположить, что в историческом развитии вслед за частичной табуацией тотема у всех племен возникла полная, которая в дальнейшем у части племен исчезла. Однако мало вероятно допущение, что после исчезновения табуации тотема в полной мере возродились те представления об отношении человека к тотему, которые родились в то время, когда человеческий коллектив был специализирован в охоте на свое тотемное животное, и которые неизбежно должны были исчезнуть в период полной табуации тотема. О том, что по крайней мере у части племен полной табуации тотема никогда не было, говорят и тотемистические обряды некоторых племен селишей, сущность которых заключалась в обеспечении обилия тотемных животных и удачи охоты на них (Tout, 1905, р. 151–153).

Особенно наглядными являются эксперименты с кукурузой. Как свидетельствуют опыты, инбридинг у кукурузы всегда, во всех случаях без исключения имеет своим следствием явную депрессию. Это признают все генетики (East and Jones, 1919, p.113–114; Mandgelsdorf, 1949, p.537; Синнот и Денн, 1934, c.339; Т.Морган, 1936, с.80; Мюнтцинг. 1963, с.276–278).

Кстати, нужно отметить, что и сами они рассматривают свои схемы лишь как первое, очень грубое приближение к реальным процессам (Четвериков. 1926, с.51; Дубинин. 1931, с.778).

Напомним, что, по мнению В.Н.Якимова, классические неандертальцы представляют собой не определенную стадию в эволюции палеоантропов, а изолированную в пределах Западной Европы группу.

Как отдаленные пережитки этого периода следует, по всей вероятности, рассматривать имевшие место у целого ряда народов, в частности.

По всей вероятности, как генетически восходящие к ритуальной борьбе между полами и в конечном счете к оргиастическим нападениям, следует рассматривать такие, например, обычаи, как наблюдавшееся у целого ряда народов (древние германцы, древние арабы, некоторые племена Индии, коми, черкесы, калмыки, мошолы, тибетцы, коряки, ительмены) обрядовое избиение жениха, а иногда и сопровождавших ею лиц мужского пола женской родней и подругами невесты (Сумцов, 1881, с. 19; Дружинин, 1907, с.285; А.Максимов, 19086, с127сл; Зеленин, 1940, с.201; Крашенинников, 1949, с.434–435, 458; Hutchinson, 1897, р. 14, Crooke, 1899, р.233; Briffault, 1927, 1, р.5!6 —517) и теснейшим образом связанный с ним входивший в состав свадебной обрядности почти всех народов мира обычай (или пережитки обычая) ритуальной борьбы, ритуального сражения между сторонами жениха и невесты (А.Смирнов, 1878, с. 151 сл.; Сумцов, 1881, с.5 —21; И.Смирнов, 1889, с. 128–130; 1890, с.146–149; 1891, с.214–218; 1893, 5, с.462–463; Охримович, 1891, с.86 сл.; 1892. с. 19 сл.; Тизик, 1892. с. 157; Кашежев, 1892, с. 150 сл.; Серо-шсвский, 1896, с.554 сл.; Е-ий, 1899, с. 135–140; Шейн, 1900, 1, вып.2, с.467, 705 и др.; Краулей, 1905, с.357–359; Дружинин, 1907, с.263–293; Довпар-Запольский, 1909, с.67–70; 362–368, 400–403; Гордлевский, 1914, с.40–41; Масленников, 1928, с. 199–200; Кагаров, 1929а, с. 192–193; Инал-Ипа, 1954, с. 104; Н.Никольский, 1956, с.51–91; Чурсин, 1957, с. 166–177; Аверкиева, 1961, с. 101; Stewart, 1823, р 272–273; Hutchinson, 1897, р. 13–15, 67–68, 103–123 и др.). О теснейшем родстве этих обычаев и их генетической связи с ритуальной борьбой между мужчинами и женщинами свидетельствует тот факт, что в целом ряде случаев фиктивное сражение между сторонами жениха и невесты и прямо является борьбой между полами (Шейн, 1900, I, вып.2, с.705; II.Никольский, 1956, с.65–70).