Франсуаза Декруазетт - Повседневная жизнь в Венеции во времена Гольдони

Построенная на нескольких островах, разбросанных посреди болотистой лагуны, в своеобразном лабиринте, где смешались земля и вода, не имеющая стен и вверившая защиту свою самой свободе, Венеция не похожа ни на один из существующих городов. Она не поддается никакому разумному описанию. Тайна, изначально окружающая город и его имя, чудо, коим вполне можно считать могущество Венеции и небывалые богатства, сконцентрированные венецианцами в столь негостеприимном от природы месте, — все это превращает город на лагуне в источник поэзии. Каких только метафор не удостоилась Венеция! Венеция, новая Венера, вышедшая из волн, — так с точки зрения мифологии объясняют название города. Впрочем, некоторые предпочитают видеть в староитальянском Venetia , ставшем затем Venezia , игру латинских слов venus etiam , «приходи еще», передающих очарование, оказываемое этими местами на путешественников, и их неизменное желание вновь сюда вернуться. В 1493 г. Марино Санудо, один из первых городских хронистов, возводит название города к Венере, иначе говоря, дает его «царственную» трактовку, вдохновлявшую художников и резчиков вплоть до Джамбаттисты Тьеполо: «Покоясь на морских волнах, она, словно королева… повелевает ими» [26] M. Sanudo il Giovane. De Origine, de situ et magistratibus urbis Venetae ovvero la città di Venezia, cit. in: L. Padoan Urban. Venezia e il Foresto. Venise, Ventro Internazionale della Grafica (CIG), 1990, p. 8. . Некоторые авторы XVII в. предпочитают более мужественные метафоры. Неаполитанец Базилио видел в Венеции зерцало истины, прекрасный дворец, великую книгу. «Солнце планет» — определение в значительной степени эзотерическое; исполненное скрытого смысла, оно послужило заголовком длинного барочного панегирика, который в 1635 г. посвятил Венеции ее беспокойный гражданин Ферранте Паллавичино, весьма известный в кругах либертенов XVII столетия [27] F. Pallavicino. Il Sole dei Pianeti, in: Opere permesse. Panegirici, epitalami. Venetia, Turrini, 1654. . А на заре XVIII столетия испанец дон Диего Зунига, глядя на город, названный им «возлюбленным Европы», пускается в пространные рассуждения, исполненные замысловатых метафор: «Средоточение чудес», «Прославление Природы и гордость искусства». Однако тут же сам их и опровергает, заявив, что единственно достойной похвалой Венеции является «смятенное молчание». [28] D. Zuniga. La Calamita dei forestieri in cui si descrive la sapienza, giustizia, pita gratitudine, fedelta, generosita dello Stato veneto, le feste, i teatri, l'uso dei gondole. Bologne, 1694. И хотя в XVIII столетии отказались от столь напыщенных определений, тем не менее лирический настрой рассказчиков сохранился. В те времена в Венецию прибывали по суше и по морю. Первой «станцией» на «твердой земле» ( Terra Ferma ), иначе говоря, на материке, было селение Фузина, расположенное на западе от города. До нее добирались в почтовой карете или на burchiello «очаровательной барже, где в каютах не было нехватки в зеркалах, скульптурах и картинах; в баржу были впряжены две лошади, они шли по берегу и тащили ее за собой, продвигаясь со скоростью не больше мили в час… на барже имелись все удобства, можно было прекрасно поесть и выспаться»; баржа эта ежедневно курсировала между Падуей и Венецией [29] Componimenti poetici. Le Burchiello de Padoue. TO, XIII, 577. . Затем надо было пересесть на traghetto (паром) и на нем переправиться через лагуну. Также в город можно было попасть с юга, через Местре или Кьоджу, или же с севера через Ла Фоссету. Прибыв в город, вы оказывались в одном из шести городских кварталов, называемых сестьере («одна шестая»), расположенных по обеим сторонам Канала Гранде (Большого канала). Сестьере Сан-Марко, Кастелло и Канареджо именовались кварталами de citra — по эту сторону канала, а Дорсодуро, Сан-Поло и Санта-Кроче — кварталами de ultra — по ту сторону канала.

Итак, как же путешественники описывают свое первое впечатление от встречи с городом, когда въезжают в него со стороны Пьяцетты, иначе говоря, с привилегированной стороны, нередко именуемой «городскими воротами»? Господин де Лаэ Вантеле, бывший в 1680–1701 гг. послом короля Людовика XIV, пишет, что Венеция, подобно сказочному городу из страны фей, возносится над водами лагуны: «Зрелище сего города всегда удивительно; издалека кажется, что он наполовину погружен в воду, однако по мере приближения замечаешь, как из воды вырастают зачарованные дворцы, и ты уже не перестаешь восхищаться великолепием его построек и причудливыми изгибами его каналов, служащих улицами, отчего весь город делается единым водным лабиринтом». [30] Relation de la République de Venise. 1701, par M. de La Haye Ventelay. AMAE, M. et D., F. D., Venise 22, 25 v. У шевалье де Жокура, автора статьи-«Венеция» в «Энциклопедии» Дидро, город всегда вызывает удивление, прибывает ли он туда со стороны моря или же приезжает по суше. С точки зрения шевалье, Венеция не «вырастает из воды», а подобно адмиральскому флагману «качается на волнах», «окруженная множеством лодок и лесом корабельных мачт, сквозь который с трудом различаешь ее главные здания, и в частности дворец на площади Святого Марка…» [31] L'Encyclopédie ou Dictionnaire raisonné des sciences, des arts et des métiers, fac-similé de la 1-re éd., 1751–1780, Stuttgart, Bad Cannstatt, 1966. Через десять лет эту метафору подхватит и разовьет наделенный богатейшей фантазией и критическим складом ума авантюрист Анж Луи Гудар: у него «адмиральским флагманом» станет «огромный каменный корабль, который природа и человеческий гений удерживают на якоре вот уже тринадцать столетий» [32] A. L. Goudar. L'Espion chinois ou l'Envoyé secret de la cour de Pékin pour examiner l'état présent de l'Europe, traduit du Chinois, vol. II, lettre LXXIV. Cologne, 1765, p. 255 sqq. .

Гольдони также отдает дань лиризму. Вид города, открывающийся с канала со стороны Сан-Марко, с самого первого взгляда кажется ему удивительным; правда, не менее удивительной впоследствии ему покажется и Генуя. «Каменный корабль» у Гольдони становится «высящимся над бескрайней морской гладью материком, о берега которого разбиваются волны». Однако точность его определения заметно хромает, и на это имеются свои причины. Адепты «европейского вояжа», любознательные интеллектуалы XVIII столетия, путешествующие с целью созерцания художественных ценностей Европы, в действительности открывают для себя гораздо меньше новых уголков, нежели пытаются затем описать [33] F. Moreau. Voyager, explorer, Dix-Huitième siècle, n° 22. Paris, PUF, 1990, p. 6 et 7. . Большинство из них путешествует с книгой в руке или же просто «по книге», следуя «образцовым» маршрутом, навязанным их предшественниками. Отчет о путешествии является совершенно особым литературным жанром; это своего рода закодированное послание, воспоминания, почерпнутые из книг, основанные на иконографических изображениях и отчасти на собственных впечатлениях, довольно редко отражающих реальную действительность. Венеция, как, впрочем, и вся Европа, упоминается в огромной массе отчетов и описаний; нет недостатка и в иллюстративном материале, прежде всего в городских видах; благодаря обилию самой различной информации Венеция подтверждает свое звание удивительного уголка Европы. И тем не менее описания Жокура, впервые прибывшего в Венецию со стороны Пьяцетты, вполне могут быть продиктованы не его собственными впечатлениями, а представлять описание тех или иных видов Венеции в перспективе, во множестве представленных на гравюрах начала века, например на гравюре Фридриха Б. Вернера, выполненной в 1750 г. На ней изображен покоящийся на волнах величественный город, над которым возносится лес колоколен и стройных мачт, вздымающихся над хмурыми лбами дворцов и жилых домов; этот шумный лес кораблей, гондол, лодок и прочих плавучих средств, теснящихся в водах лагуны, противостоит торжественной неподвижности городских строений.