Алексей Чагин - Пути и лица. О русской литературе XX века

А отсюда тропка тянется назад, в 1939 год, когда было написано посвященное памяти матери стихотворение «Спой мне, спой, Прокошина…», где поэт, вслушиваясь в звуки песни, что поет любимая им певица, как бы переносится в далекое детство:

Интонация народной песни естественно соединяется здесь с движением классического стиха, пробуждая память об умершей матери: «И опять мне хочется / В дальние края. / В дальние, смоленские. / К матери родной. Будто не лежит она / В поле под сосной, / Будто выйдет, старая. Встретит у ворот / И со мною под вечер На поля пойдет». Образ матери неотделим в стихотворении М.Исаковского от образа Родины — от «ельников, березников», от крестьянского труда в поле, от звуков старой песни — и это содержание образов, возникающих в стихотворении, полностью совпадает с его художественным строем.

Родина же представляется поэту чаше всего в картинах близкой ему с детства смоленской земли. Об этом говорится и в «Спой мне, спой, Прокошина…», это же очевидно и в стихотворении 1945 года «Опять печалится над лугом…». Образ родных мест, неброская красота «края перелесков и полей» с их «тихими стежками полевыми», с «печалью пастушьего рожка», с облаками, плывущими друг за другом, «словно гуси», вполне узнаваемы — это тихая краса средней России. Но поэт обозначает географию своей Родины еще конкретнее — не случайно он, всегда такой чуткий к малейшему усложнению поэтической речи, роняет слово из местного диалекта, вспоминая своих родных и былых друзей: «Одни ушли, свой дом покинув. — / И где они, и что нашли? / Другим селибу (могилу. — А Ч.) в три аршина / Неподалеку отвели…» Образ неяркой красоты родной смоленской стороны определяет все в стихотворении, сказываясь и на подчеркнутой простоте поэтической речи, и на том, какими скромными, если не бедными красками рисует поэт свою юность:

Предельная скупость поэтических средств — но сколько поэзии, глубины истинного чувства и в самих этих «незвонких» определениях, полных любви, высказанной даже с каким-то вызовом; и в двойном повторе, опоясывающем эти строки ( прошла – прошла , такая – такая ) и – вместе с повторением однородных слов («незолотая» – «незвонкая») и внутренней рифмой («была» – «мила») – подчеркивающем взволнованность героя и искренность его признания. Опять воочию предстает перед нами загадка обманчивой простоты поэзии М.Исаковского. Простота эта, а точнее — полная органичность поэтической речи, в которой самые простые слова оказываются единственно верными и полными поэзии, была неизменным основанием творчества поэта. В 1942 г. он писал из Чистополя (где был в эвакуации и где в то время собралось немало писателей) А.Твардовскому, рассказывая о литературном вечере, на который был приглашен: «…Пришлось выступить и мне. И тут я с горечью вспомнил тот анекдот, который ты рассказывал про себя. А именно: одна девушка спросила свою подругу — знает ли она стихи поэта Твардовского? И та ответила: как же, мол, знаю, — что пишет про хомуты и вожжи. Ну, так вот было и со мной. Я ведь тоже пишу “про хомуты”, и я почувствовал, что здесь, на этом вечере, среди "изящных словес” мои хомуты и оглобли никому не нужны, что выступал я зря. Ушел я домой крайне огорченный. <���…> Что же касается “хомутов”, то, конечно, им я никогда не изменю. И, несмотря ни на что, я уверен, что как раз “хомуты”, которые так презираются некоторыми ценителями “изящной словесности”, важнее, чем многие, может быть, красивые, но пустые слова» [606] Письмо А. Твардовскому от 7 октября 1942 г. // Исаковский М. Письма о литературе. С. 23.

За этой верностью «хомутам» — иными словами, естественности поэтического слова, связанного с корневыми чертами народного сознания, открывается неизменная приверженность поэта (помимо его непрерываемой связи с устным народным творчеством) к большой традиции русской поэзии, к тому ее пути, на котором у М.Исаковского были и свои ориентиры. Имя Некрасова было уже названо — простота, точность, поэтическая глубина и гражданственность некрасовского слова были одним из главных истоков поэзии М.Исаковского; даже некрасовская интонация звучит порою в его стихотворениях (как было в «Русской женщине»). Цитируя некрасовское «Меж высоких хлебов затерялося…», он заметил однажды: «Смотрите, как просторно, как широко и свободно стоят слова! Слова простые, но в то же время точные, то есть те единственные слова, которые и должны стоять в данном случае. К тому же, слова певучие. Такие как бы сами просятся, чтобы их положили на музыку» [607] Исаковский М. Письма по поводу песен // Исаковский М. Собр. соч.: В 5 т. Т. 4. С. 76. . Не сравнивая, конечно, двух поэтов, заметим, что все это словно сказано о поэзии самого М.Исаковского — в частности, и о его песнях. При этом ясно, что песенная поэзия М. Исаковского имеет не одни исток.

В лирических строках стихотворения-песни «Ой, цветет калина…» живет память о «Рябине» Ивана Сурикова. Были у М. Исаковского и более близкие предшественники в русской поэзии В свое время А.Твардовский, размышляя о творчестве своего собрата, напомнил о словах М.Цветаевой из ее статьи «Эпос и лирика современной России»: говоря о поэзии Маяковского и Пастернака, она отметила у них «…одно общее отсутствие: объединяющий их пробел песни. <���…> Поэтому блоковско-есенинское место до сих пор на Руси “вакантно”. Певучее начало России, расструенное по небольшим и недолговечным ручейкам, должно обрести единое русло, единое горло… Для песни нужен тот, кто, наверное, уже в России родился и где-нибудь под великий российский шумок растет. Будем жить». Вспоминая эти слова, А.Твардовский заметил: «…Для меня несомненно, что “певучее начало России” обрело в Исаковском в эти сложные, грозные и великие десятилетия слишком заметное русло, чтобы назвать его “небольшим ручейком"» [608] Твардовский А. Поэзия Михаила Исаковского // Исаковский М. Собр. соч.: В 5 т. Т. 1. С. 44-45. .

Не пытаясь «зачислить» Исаковского на указанное Цветаевой «вакантное» место», скажем о том, что, несмотря на не раз повторявшиеся попытки критиков противопоставить творчество Исаковского и Есенина [609] В. Александров, например, писал: «Поэзия Есенина и по своему содержанию, и по своей форме всегда была чужда Исаковскому» — Александров В. Михаил Исаковский. С. 80. См. также Тарасенков А. Статьи о литературе (в двух томах). Т. 2. С. 88. , Исаковский в лучших своих произведениях продолжил ту традицию, в которой Есенин был ближайшим из великих предшественников — традицию песенности поэтического слова, традицию соединения возможностей классического стиха с опытом фольклора.