Андрей Максимов - Многослов-2, или Записки офигевшего человека

Такого непонимания – на бытовом, на духовном, на каком угодно уровне – может быть очень много. Люди изучают представителя иного этноса, как неведомую планету. А чтобы изучать было удобнее, этнос, разумеется, необходимо разделить.

По каким только признакам народ не делят! Ладно бы только на старых – малых, активных – пассивных, богатых – бедных, мужчин и женщин, в конце концов… Так ведь мало этого! Всякие социологические опросы делят народ по самым разным принципам: по отношению к президенту, к детям, к любви… Да к чему угодно! А некоторые социологи предлагают уж вовсе, я бы сказал, экзотический взгляд на нас. Хотя, возможно, он и верный, кто тут разберет?

Один из самых известных специалистов в области СМИ (кстати, мой педагог на журфаке МГУ) Иосиф Дзялошинский делит наш российский народ следующим образом. Люди, ориентированные не на выживание, а, собственно, на жизнь. Таких 20 %. Вторая группа – «люди надежды и удачи» – это те, кто понимает, что жизнь у них идет не очень славно и перспектив в будущем особых нет, однако они надеются на то, что вдруг что хорошее все же случится. Таких от 14 до 25 %. Третьи – «отчаявшиеся», то есть те, кто понимает, что все плохо, кто живет в постоянном ожидании, что будет еще хуже. Их примерно 30 %. И, наконец, четвертая группа, так называемые «виртуальные», их цель – созерцание, а жизнь со всеми ее проблемами пусть проходит стороной. Таких тоже примерно 30 %. И вот это все составляет народ. Интересно, а Вы, дорогой читатель, к какой группе определили ли бы себя?

Людям одного народа приятней и уютней со своими. Это понятно. И даже естественно. Куда ужасней, когда представители иного этноса для нас как бы не люди, «человеки» второго сорта.

Тогда и рождается национализм , про который мы, даст Бог, поговорим в следующем «Многослове». Пока же констатируем: очень часто, увы, мы к представителям другого народа относимся с предубеждением, если не с откровенной враждой. Для подобного отношения мы всегда находим множество причин, хотя резон-то тут, в сущности, один: эти люди – другие, с иным мышлением.

Долгое время в моей программе «Ночной полет» работал редактором Тамерлан Бахарчиев. Он – чеченец. Сколько людей предрекало мне, что я еще дождусь от Тамерлана каких-нибудь гадостей, потому что чеченец по определению не может любить русских. Так вот должен сказать, за всю свою жизнь я мало встречал настолько добрых, открытых и просто – извините за выражение – милых людей, как Тамерлан, который остается моим другом по сей день, и ничего плохого или злого я от него никогда не видел. А «доброжелатели» по сю пору предрекают мне от него разнообразные печали. Им не надоело ждать, мне – надоело. Да я и не ждал…

Мы очень любим словосочетание «великий народ», забывая, что велик тот народ, к которому ты принадлежишь . Всё. Больше никаких критериев «великости» народа не существует.

Народы можно сравнивать только в познавательных целях, и больше никак . Всякие же иные сравнения, типа «лучше – хуже», «больше – меньше», «более великий или менее» – не просто отвратительны, но опасны. Возникновению всех войн на Земле очень способствуют подобные сопоставления.

Отчего бы нам не радоваться тому, что все мы, жители Земли, такие разные и такие интересные? Тогда на шарике нашем будет много радости, а много радости еще никому не мешало.

Наивно? Наверное. Но почему бы не попробовать?

Интересно, что скажет по этому поводу наука этнология? И вообще, что скажет по этому поводу наука?

Наука – это ведь, в принципе, интересно, правда?

Вот про науку и поговорим.

У всякого серьезного дела на Земле есть идея. Имеется она, разумеется, и у науки. Великий американский писатель и ученый Айзек Азимов считал, что идея науки складывается из суммы двух убеждений: убеждения в том, что законы природы существуют, и уверенности в том, что человек способен собственным умом эти законы постичь .

Насколько эти утверждения верны, не имеет ровным счетом никакого значения. Рассуждения о том, что человек – сам есть создание Божие и потому никогда не дано ему познать того, что создал Творец, – пока оставим священникам и теологам. Позже, может быть, еще про это и поговорим, пока же констатируем: человек занимается познанием не потому, что верит в познаваемость законов природы, а потому что просто не может этим не заниматься – потребность у нас, у людей, такая. Для нас познание есть способ жизни.

Вы не обращали внимания на то, что в любом ребенке живет и артист, и ученый? Подчеркиваю: в любом. Потому что потребность в искусстве и в познании – у нас в крови. Вопрос «Почему?» – любимый вопрос ученых и детей. С тем же восторгом, с каким мальчик разламывает игрушку, чтобы узнать, что у нее внутри, – профессор «разламывает» мир, причем, с той же самой целью: узнать, что у мира внутри.

Значит, Господь (или природа, как кому больше нравится) как бы намекает нам, что познание есть штука естественная, данная нам с рождения. И в конце концов если Творец создал нас такими, то, наверное, и не случайно и не напрасно.

Так что же такое наука?

Открываем словарь. (На конкретный словарь не ссылаюсь, чтобы не забивать голову любезным читателям, тем более что аналогичные выводы можно прочесть в любом словаре.) Читаем: «Наука – особый вид познавательной деятельности, направленный на выработку объективных, системно организованных и обоснованных знаний о мире».

Здорово! Только вот все – неясно. Нет, что такое «познавательная деятельность» – более-менее понятно… Правда, не могу не заметить, что любая деятельность позволяет хоть что-нибудь да познать. Поэтому, мне кажется, не познавательной деятельности не бывает в принципе. Ну да ладно: не будем придираться.

Гораздо интереснее понять, что значит – «объективные и обоснованные знания»? Вот вопрос. Причем, серьезный.

Ответ на него начнем издалека. Давным-давно, почти 500 лет до нашей эры, жил да был такой великий врач по имени Гиппократ. Помимо знаменитой клятвы, которую до сих пор дают все врачи, он придумал еще теорию, согласно которой тело каждого из нас состоит из четырех жидкостей: крови, флегмы, желтой желчи и черной желчи. Эти жидкости (что забавно) назывались «юмор» от латинского «humors» – «влага». Гиппократ считал, что этот самый «юмор» присутствует во всех нас в равных количествах, а заболевание начинается тогда, когда какой-нибудь жидкости становится больше. Значит, что такое лечение? Это попытка уравновесить жидкости.