Вера Еремина - Классическая русская литература в свете Христовой правды

(Только в наши 80-е годы об этом начали говорить. И когда, например, Юрий Анатольевич Шичалин выступил об этом в Институте философии, то его встретил хай, а заступился за него Аверинцев, который сказал, что “до сих пор я слышал хор пьяных; теперь – это первые слова трезвого человека”).

В Иоанне Шаховском мы видим теперь свидетеля Христовой правды, носителя определенного великого Божьего указания. Примерно такого же, как было дано девице о чудотворной иконе Казанской Божией Матери; примерно такое же, как было дано извещен о существовании иконы Божией Матери “Державная”. Во всяком случае, если бы человек утаил или вменил яко не бывшее это великое указание свыше, то он подвергся бы наказанию раба ленивого и лукавого, который зарыл талант.

Естественно, Иоанн Шаховской совершенно не хотел, чтобы его рассекли и подвергли одной участи с неверными. Он начинает слушать лекции в Богословском институте в Париже. Как он потом объяснял, что после этого явления шло “докапывание во мне до своего внутреннего человека”, до самого себя.

По-настоящему этого мало, по-настоящему можно называть гораздо прямее и точнее – это шло (ощупью, в полу‑слепую) выискивание своего пути во Христе.

Следующее указание Иоанн Шаховской получил от своего нового духовника Вениамина Федченкова – уже не епископа Белой армии, который в 1923-м году сложил с себя эти полномочия и особым посланием простился с паствой.

Так как в это время еще не было раскола между Антонием и Евлогием, то Вениамин Федченков подчиняется то тому, то другому, в зависимости от места нахождения. Экзарх западных приходов – Евлогий, и поэтому при организации Богословского института в Париже естественно, что он приглашает и преподавателей и назначает декана - Сергия Булгакова. Туда же был приглашен и Вениамин Федченков в качестве инспектора.

Когда Шаховской, тогда Дмитрий Алексеевич, попробовал вторично уклониться от Божьих путей (а ему хлопотали командировку в Бельгийское Конго), то он получил от своего духовника строгий запрет. Ему было прямо написано, что – “уважаемый Дмитрий Алексеевич, это не Ваш путь. Ваш путь - это монашеский постриг и духовная академия” (так он называл Богословский институт в Париже).

Удивительны здесь два факта. Первый. “Когда я получил это письмо и прочел эти слова епископа Вениамина, не читая письма далее, я сразу поклонился в землю с ясным и ярким чувством полного приятия этого пути, хотя раньше я никогда не думал о нем. Таков был мой аминь [289] Аминь означает – истина. – да будет! Второй удивительный факт этого призвания таков. За все полвека я ни разу не усомнился в нем и, кроме благодарения Богу за него, я ничего (за все эти годы) не имел и не имею”.

Иоанн Шаховской по слову духовника отправляется на Афон. На Афоне его пытаются оставить, и тут он начинает молитвенно искать свой путь; и, встретив однажды на тропинке, случайно, какого-то афонского монаха, слышит в душе – “а вот, спроси-ка его, что тебе делать?”

Он спрашивает и объясняет, что два духовника советуют разное, и он теперь в недоумении, как ему поступить. И тот отвечал: конечно, надо слушать первого. Его второй по постригу старец (то есть, отец от Евангелия) архимандрит Кирик Афонский принимает это решение, как Божий путь.

В постриге ему было дано имя Иоанн в честь Иоанна Богослова. Постриг был в рясофор, потом в Европе он примет постриг в мантию с сохранением прежнего имени. Мать напоследок благословляет его со словами: “твое счастье - мое счастье”.

Удивительно, насколько въелся в них менталитет синодального периода: нигде в церковно-каноническом праве нет положения, что единственный сын в семье может посвятить себя Богу только с согласия родителей. Но в синодальный период существовал такой закон: единственный сын увольнялся от военной службы и единственный сын мог уйти в монахи только с полного согласия родителей.

Книга “Восстановление единства” оказалась и книгой исторической. По мере того, как через его жизнь и через его сердце проходят разные явления русской эмиграции, он тем же ретроспективным анализом дает им соответствующую духовную христианскую оценку. В частности, такой оценке у него сподобились и карловацкие деятели. О них он прямо пишет, что с помощью Церкви “они пытались вернуть себе свое умершее политическое лицо. Отчасти, им это удалось - на беду Церкви”.

Автобиографическая проза в эмигрантской литературе практиковалась. После войны выпустил на английском языке свое произведение Набоков - “Заключительное видение”, которое уже на русском языке вышло под название “Другие берега”. Переводил сын Набокова.

Конечно, по сравнению с “Восстановлением единства” Иоанна Шаховского – это вещи разных уровней. Только такая автобиографическая проза, как у Иоанна Шаховского, имеет значение для вечности - для вечности в том смысле, как в Откровении сказано про Новый Иерусалим: - И принесут туда честь и славу народов (Откр.21.26).

В отличие от такого видения и отношения всякие другие пути, то есть, обеление, перекрашивание в розовый цвет, розовая вуаль на прошедшем, сентиментальные воспоминания (то, что с такой полнотой наблюдается у Шмелева) - это вещи, которые годятся, как литература для детей, но не для личности.

Иоанн Шаховской напишет еще одно серьезное произведение – “Белая Церковь”, касающееся давно прошедшего, то есть, о русской эмиграции 20-х и самого начала 30-х годов.

Иоанн Шаховской уедет из Европы в 1932 году, будучи в юрисдикции митрополита Евлогия, и станет благочинным девяти германских приходов перед самым приходом Гитлера к власти.

Лекция №39 (№74).

1. Еще раз об эмиграции. “Доживающие”: Владимир Набоков, Георгий Ивáнов, Ирина Одоевцева и другие. Последние стихи Владимира Набокова.

2. Новое свидетельство архиепископа Иоанна Шаховского: прикосновение к вечности. “Вечность во временном”. Обращение к русскому человеку.

3. Заключение о русском беженстве. Послесловие.

Многие надежды на литературу русской эмиграции не оправдались, то есть не удалось создать за границей вековую русскую диаспору: со своим языком, со всеми обычаями, привычками и так далее. Например, как у старообрядцев, то есть как бы срез XVII-го века, перенесенный на другой материк (не мешаясь с материком).

Начиная со второго поколения и, особенно, с третьего началась безусловная ассимиляция, то есть оставались только русские имена. Но русские имена оставались, например, и в Германии: жители Померании – это бывшие поморяне; фамилии со славянскими окончаниями: фон Бюлов, например, - фамилия славянская; Вена – от венды (люди водные) и так далее. Таких вещей Хомяков накапывает в “Записках о всемирной истории” большое количество.