С.-Х. Нунуев - Чеченцы

В 1856 году русский академик А. А. Шифнер впервые составил чеченский алфавит на основе латинского письма. В 1862 году П. К. Услар создал чеченский алфавит на основе русской графики. Но царская власть особенно не торопилась покрывать горную часть учебными заведениями. Вот характерный случай, когда жители села Урус-Мартан ходатайствовали в 1895 году об открытии начальной школы на 160 человек. Они обязывались на свои средства построить школы и оборудовать ее, выделив для этого 400 десятин из общественных земель. Но этот проект, как свидетельствует архив, так и застрял в недрах административной канцелярии.

Но не отношения чиновников определяла судьбу русско-чеченских культурных, духовных взаимоотношений. В мыслях великих русских писателей, ученых, общественных деятелей свободолюбивый Кавказ все больше обретал романтический, героический образ. Г орцев рассматривали как гордых, высоко одухотворенных людей с высоко развитым чувством чести и достоинства. И лишь зашоренные военными проблемами генералы типа Ермолова любили повторять, что не успокоятся, пока в живых останется хоть один чеченец.

Первые контакты вайнахов с русскими, казаками оставили свой след в народном фольклоре. Контакты эти были разные, но в целом обогащали культуру, работали на прогресс. Один современный летописец, не оставивший своего имени писал, что чеченцы и русские, «как и всякие соседи ссорились и мирились, угоняли скот и дарили лихих скакунов, менялись оружием и торговали хлебом, похищали девушек и пировали на свадьбах, запоминали кровных врагов и братались с кунаками». В сказании об удальце Ахмаре Автуринском, в сцене его встречи в вольной степи с удальцом — казаком говорится:

Обряд куначества (дружбы, братания) широко распространялся между казаками и вайнахами.

«Дядя Ерошка прост был, ничего не жалел. Зато у меня вся Чечня кунаки были. Придет ко мне какой кунак, водкой пьяного напою, ублажу, с собой спать уложу, а к нему приеду, подарок пешкешь свезу», — вспоминает о своей молодости один из героев повести Л. Н. Толстого «Казаки». Дружба между чеченцами и русскими, безусловно, приводила к взаимообогащению их материальной и духовной культуры. Первый чеченский этнограф Умалат Лаудаев писал: «Основав на плоскости аулы, чеченцы и ингуши в тот час воспользовались выгодами, которые могли из земли своей; подражая русским, они заменяют свои горские сохи плугами; производят правильное хлебопашество и по этой отрасли промышленности превосходят прочие племена окружных стран».

Живущие по соседству русские люди перенимали многое в свою очередь у горцев. Исследователь прошлого века отмечает: в станице Гребенской «избы бревенчатые, часто дубовые и с острой, высокой крышею, а кровля с «коньком», окна «косящатые» и украшены резьбою». «К удовольствию своему, вы видите и чеченские сакли, стоящие рядом и на одном дворе с русскою избою… Домашняя обстановка гребенца еще более поражает оригинальностью, когда переступаешь порог его дубовой, великорусской избы. Первая комната напоминает чеченскую кунацкую, нежели жилище русского: на стенах развешаны шашки, кинжалы и разное другое оружие кавказского горца; на полу стоят пестрые сундуки, а на них разложены перины, ковры и коврики азиатского образца и изделия. «Большинство членов ее здесь сидят по-чеченски, поджавши под себя ноги; образов никаких не видно, и из мебели в ходу чаще чеченская треногая скамеечка, нежели стул или русская скамья». И в одежде русские подражали горцам. Л. Н. Толстой, долгое время живший в Чечне, обратил на это внимание. Вот как одет его герой Лукашка: «Широкая черкеска была кое-где порвана, шапка была заломлена назад по-чеченски, ноговицы спущены ниже колен. Одежда его была небогата, но она сидела на нем с той особой щеголеватостью, которая состоит в подражании чеченским джигитам».

Беглым русским людям, однако, не всегда удавалось продлевать на долгие годы свои благоприятные отношения с народами. По их пятам продвигалась администрация со своими не всегда приемлемыми для народов (особенно мусульманских) законами. Как писал один из краеведов прошлого времени, «куда бы ни бежали русские люди без видимой государственной цели, за ними по пятам шло и русское царство. Казалось бы, укрывшись за Терек и даже за Сунжу, наши беглецы совсем ушли о глаз Московской Руси, а вышло так, что не сменилось у них еще первое поколение, как уже Терек и Сунжа вошли в пределы Русского государства, и наши переселенцы опять очутились на его рубежах».

Как уже отмечалось, другое было отношение к Чечне и чеченцам у лучшей части российской интеллигенции. С Кавказом была связана практически вся жизнь великого русского поэта М. Ю. Лермонтова. Он писал:

Эпизоды сражения царской армии с горцами молодой Лермонтов описывает с чувством огромного уважения достоинства чеченцев, высоко поднимается он над политическими амбициями политиков. И именно это благородство подлинной русской интеллигенции сохраняло веру горцев в Россию и в русский народ. Одна из поговорок чеченцев гласит: «Чиста дорога, по которой прошел истинный русский человек».

В стихотворении «Валерик» Лермонтов писал:

История, к великому сожалению, повторилась. И разве не о том же думает лучшая, достойная часть русской интеллигенции, хотя кое-кому и удалось спровоцировать эти нелепые, ничем не объяснимые варварские акции, называемые первой и второй чеченской войной?

Зло порождает зло. Добро, уважительное отношение тоже порождают ответное добро и благодарность.