Роберт Уилсон - Иштар Восходящая

Тем не менее, меня сильно задело, когда я впервые увидел в американском фильме соски. Это выглядело так, словно я заполучил частичную шизофрению, которая проявляла себя только при входе в кинотеатр. У женщин есть соски в реальной жизни, в «Плейбое», в европейских фильмах, в порнографии, в National Geographic ; но в Голливуде, как я уже начал подозревать, они так и рождаются с кусочком ткани, который не сможет удалить самый великий хирург во вселенной. А тут они впервые появились на экране; это были Гавайи , и уж там-то обнаженная грудь была вполне извинительна — очень даже внимательно извинительна, я бы сказал — исторической достоверностью; еще я помню момент, когда кардинал Ришелье мистическим образом преобразился в премьер-министра Ришелье (в версии Трех мушкетеров Джин Келли). История у нас изменилась в 1984, чтобы сохранить хоть какую-то достоверность. (Как часто мы видели актеров, наступавших на эти пресловутые грабли, и актрис, воплощавших сладострастных гречанок и римлянок или даже пиратов, но по-прежнему вынужденных произносить диалоги так, словно они выросли в католическом монастыре. Это был великий и негласный миф американского кино до середины 60-х — все и вся вышло из монастырских стен — и никто ведь не усомнился в странных сексуальных идеях кардинальского совета?). А еще здесь были соски, настоящие живые соски на телеэкране, и я понял, что та эпоха наконец закончилась. Что-то подобное я испытал, когда в тринадцатилетнем возрасте узнал о смерти Рузвельта; я серьезно верил в то, что никто его заменить не сможет. До тех сосков в Гавайях , я думаю, что не видел еще ни одного американского фильма, не отражавшего так или иначе католическую идеологию.

Разумеется, католики были не так глупы (в их собственном понимании, конечно): подавление не было статическим процессом, но всегда динамическим, направленным к тотальному контролю, либо отступавшим перед той силой, которую четко обозначили французские интеллектуалы: Желанием. Шекспир вопрошал, как может выжить хрупкая словно цветок красота, а Теннеси Уильямс отвечал ему в Королевском пути , что в горах цветы растут и сквозь камни. Зов «Цветочной силы» в 60-х можно было также назвать Силой сосцов . Эти нежные бутоны прорвались сквозь твердыню репрессии, и Желание начало сотрясать стены городов. С экранов зазвучала наконец настоящая, живая речь; тело начало обнажаться, медленно, но верно сбрасывая покровы стыда и лицемерия; начали появляться топлесс-клубы; негры восстали против нищеты, студенты против скуки и рутинной учебы; даже самые верные граждане начали протестовать против бессмысленной войны (но когда эти верноподданные возражали против нее на тех же позициях ?); индейцы очнулись от депрессии, в которой пребывали после последнего поражения в Вундед-Ни [26] выступления защитников прав индейцев в 1973 году в поселении Wounded Knee — прим. переводчика и снова начали агитировать в свою защиту; мятежи, в конце концов, стали происходить в тюрьмах, армии, на флоте, вовлекая даже офицерский состав Военно-воздушных сил. По терминологии Фредерика Перлза, люди прекратили скрывать свое недовольство и начали предъявлять претензии — и многие из них во всеуслышание заявили, что пойдут на любые крайности, чтобы добиться желаемого. Но уже в конце десятилетия «Безумцы Иисуса», феминистки и молчаливое большинство пребывало в панике, отчаянно пытаясь восстановить хоть какие-то остатки разрушенных ими же стен, традиционно удерживавших цивилизованное человечество на краю бездны, в которую оно постоянно рискует свалиться. Об этом писал консервативный историк Курт Вогелин, когда упоминал о гностиках, мечтавших о царстве небесном на земле, не откладывая его на посмертное существование. Вогелин говорит, что гностическая ересь лежит в основе всех радикальных течений, и он, скорее всего, прав. Вся современная история — это история противостояния Власти и Желания: власть требует подчинения, Желание же требует удовлетворения.

Мы уже достигли той точки, когда серьезные ученые люди с кучей степеней за плечами , братья мои — философ Герберт Маркузе в Эросе и цивилизации , классицист Норман Браун в Жизни против смерти — повернули оружие Фрейда против него же. Особую роль тут сыграли введенные венским мудрецом принцип реальности и принцип удовольствия, отражавшие вечное диалектическое противостояние между двумя силами, когда желание требует от нас немедленного удовлетворения, а реальность всегда предупреждает нас о возможных последствиях рискованного поступка. Это в целом нормально и обсуждать тут нечего, однако Фрейд застрял на каких-то сомнительных условиях и ограничениях, которых мы и не искали. Оказалось, что его принцип реальности подразумевает в том числе подавление, не оправдываемое никакими реальными угрозами вообще, исключая, разве что, дискомфорт при столкновении с остатками его собственного викторианского суперэго. Мастурбация это не объективный вред; супружеская измена, которая, предположительно, может довести даже до убийства в некоторых случаях, иногда пойдет лишь на благо; гомосексуальные связи опасны только при отсутствии презерватива, и если партнер болен СПИДом. Насколько вообще правомерно говорить о принципе реальности при том подавлении всего и вся, что мы наблюдаем каждый день?

Именно в этом суть споров о так называемом Сознании III. Зеленеющая Америка Чарльза Райха мгновенно стала бестселлером — даже несмотря на тот факт, что большинство отзывов были на редкость враждебными. Успех этой книги был в том, что Райх озвучил то, наступления чего многие ждали (или боялись) — его Сознание III было возвращением оральных ценностей, любви и нежности, подавляемых на Западе в течение вот уже трех тысяч лет. Как и Маклюэн с его электронной мистикой, Лири с кислотным Дзен («Ты Бог. Помнишь об этом?»), как Браун и Маркузе с концепцией неограниченной свободы, идеи Райха чрезвычайно важны, не важно, прав он в конце концов или нет. Он определил, что то чувство головокружения, которое многие из нас испытали в шестидесятые, еще и сейчас учит нас тому, что многие вещи, что мы мнили вечными, на самом деле лишь проскальзывают мимолетно перед нашим взором. Та злоба, с которой критики обрушиваются на Райха (а также Маклюэна, Лири, Маркузе и Брауна) свидетельствует о глубоком подсознательном страхе того, что эти еретики окажутся правы.

Позволю себе процитировать типичные нападки феминисток на Райха на примере книжки Нэнси МакУильямс Спор о Сознании III :