Роберт Уилсон - Иштар Восходящая

Вот теперь нормально.

«Ага, а schmuck („чмо“)? Ведь это латиница. Тоже непристойно?»

«А эти парижанки с их французскими задницами и сиськами — разве они не произведения искусства? Если мы не сможем заработать на этом достаточно денег, попробуем устроить японское шоу голых девок, ведь кто, кроме грязных японок, согласится демонстрировать свои ягодицы? Это отпустит нам все грехи: и духовные и политические. Можем даже пригласить хор Нормана Любоффа, чтобы они исполнили Помни Перл — Харбор . И потом, если мы и на этом не поднимем хороших деньжат, тогда попробуем совместить современность и патриотизм: Американские сиськи и задницы. Сиськи Бабушки Мозес и задницу Нормана Рокуэлла…»

(Рисуй, задница моя. Если ты можешь рисовать, то рисуй, задница моя. Задница моя, ты можешь рисовать.)

Позже они получат большие соски на обложке и, быть может, поэтому вы ратуете за надпись «Только для взрослых», так как стыдитесь сказать вашим детям, что вы покупаете и используете всякие эротические штучки, возмещая потерю дающей жизнь материнской груди. [29] Ленни Брюс. Как грязно выражаться и оказывать влияние на людей (New-York: Playboy-Press, 1965).

После 45 минут такой гештальт-терапии свободных ассоциаций между явным победителем и явным побежденным, обычная аудитория cлишком ослабла, чтобы просто смеяться. Они были злы, печальны, чувствовали себя виноватыми, и уже готовы были разрыдаться в перерывах между взрывами хохота, так до конца и не прочувствовав и не поверив в то, о чем им сейчас говорили. Среди всех, атаковавших стремление к подчинению в 60-е, Брюса преследовали буквально до смерти, потому что подавление все-таки оставалось сильно, несмотря на полные залы людей, которые над ним смеялись.

Один мой друг как-то видел, что соски его девушки испускали голубые лучи. В этот момент он сам был под ЛСД.

«Интересная галлюцинация» — отреагировал я, когда он рассказал мне об этом.

«А я вот не уверен…» — ответил он.

Нет, мы, конечно, не собираемся принимать его всерьез; мы все прекрасно знаем, что кислотники готовы поверить во что угодно. Даже если русские парапсихологи будут нам показывать фотографии ауры вокруг человеческого тела; даже если Вильгельм Райх будет заявлять, что смог открыть эту ауру с помощью усовершенствованного телескопа, который он назвал оргоноскопом. Нет, хватит с нас подобных спекуляций, мы отнюдь не рвемся сдавать членский билет гильдии интеллектуалов и во всю прыть устремиться в лагерь оккультистов. Пока нет.

Но вообще очень интересно сравнить этот наркотический опыт с экспериментом теолога Алана Уоттса, который в ходе легального опыта с ЛСД видел странные лучи на небе за холмом. На следующий день он вернулся, чтобы взглянуть на то, что было на другой стороне холма, и обнаружил там, как ни странно, радарную установку. Осмелимся ли мы попробовать ЛСД просто развлечения ради, учитывая, что д-р Уоттс смог с помощью него увидеть обычно невидимые лучи радаров? Возможно, стоит вообще устраниться от таких гипотез, даже если бесенок внутри нас заставляет процитировать в этой связи отрывок из книги Патрика Тревор-Ропера Мир сквозь затуманенный взгляд:

Мескалин и другие галлюциногены, возможно, являются причиной нарушений в «ассоциативных волокнах» затылочной доли головного мозга, которые отвечают за преобразование бессознательного рассудочного образа видимого мира в результат сознательного восприятия, изменяя его в соответствии с нашим опытом и потребностями так, чтобы он укладывался в привычные схемы, со всеми атрибутами, которые мы полагаем неотъемлемыми для данного объекта. Мескалин же позволяет нам увидеть гораздо более верный образ предмета, чем тот стереотип, который мы обычно воспринимаем. Он также дает нам возможность увидеть настоящий цвет тени — на снегу она синяя, отбрасываемая красным объектом, она становится зеленой, и так далее…

Так мы можем зайти довольно далеко и обнаружить себя как-нибудь в компании Уильяма Блейка, художника и поэта, который разговаривал с ветхозаветными пророками и видел ангелов; безумный Блейк — величайший из наших поэтов, но последний человек, которого стоит спрашивать о том, что такое реальность — ему принадлежит фраза «Дурак видит не то же дерево, что видит мудрец» (Были ли его деревья типа тех, что рисовал Ван Гог, или еще более странными?). Однако мы нашли причины поверить, что фрейдовский оральный тип видит не ту же грудь, что анальный, но к какому типу людей мы можем отнести тех, что видят соски, сияющие голубым светом? Ответ: те же самые, что видят нимб над головой. Углубляться дальше по этой сомнительной дороге мы, впрочем, не будем. Давайте только предоставим Блейку пару слов и оставим его наконец. «Голова — это гордость», однажды написал он, «сердце — это Чувства, гениталии — это Красота, руки и ноги — это Гармония». Мы можем лишь кивнуть головой, соглашаясь с комментарием фантаста Кэрол Эмшвиллер: «Было бы прекрасно жить в обществе, где гениталии действительно считаются Прекрасными». Да, Кэрол, было бы прекрасно…

Было бы не менее замечательно жить и в таком обществе, где грудь считается прекрасной, где половой акт воспринимается как нечто прекрасное, где слово «трахать» было бы не более отталкивающим, чем слово «убивать» — да, для некоторых из нас это действительно было бы прекрасно, но для всех остальных это был бы конец света, конец мира, того мира, что они знают. А в этом, на самом деле, — только в этом, а не ангелах Блейка, душах Донна, магнетизме Паунда, голубых лучах моего кислотного друга — в этом скрывается корень той гносеологической загадки, которая шизофренически разделяет наше общество на ту сотню, что при открытии топлесс-бара сразу станут его постоянными клиентами, и тот десяток, который будет добиваться его закрытия. Маммалотрия против маммалофобии, вот так-то. Каннибал и христианин, Дионис и Аполлон, йог и комиссар, «история о Шеме и Шоне» «Да, я буду» против «нет, ты не будешь»… Острое лезвие вонзается в сердце и взрезает его снова и снова, снова и снова каждый день, все эти две тысячи лет, породив в результате агонизирующую цивилизацию. Но дикарь еще борется в нас, стремится вырваться на волю…

Что касается женщин с острова Ра’ ивавае, упомянутых в начале этой главы. Что думали они, бросаясь прикрывать куском ткани грудь, когда приезжал «европейский доктор»? Действительно ли они стыдились своей наготы или посмеивались над человеком, который был для них сродни лунатику и сумасшедшему? Скорее всего, и то и другое: Мы верим в то, что делаем, даже когда сомневаемся в этом, что похоже на шизофрению всякий раз, когда мы подчиняемся власти, которой боимся больше, чем любим. «Мы все прекрасные артисты, хотим мы того или нет», однажды сказал Ницше, но это была не лесть, он имел в виду нашу способность обманывать самих себя. Понаблюдайте за людьми, меняющими свою позу, когда по офису проходит босс, и вы поймете кое-что из того, чему Ницше, Фрейд или любой другой глубокий знаток человеческого учат нас. Мы все в какой-то степени полинезийцы и все по-своему прикрываемся, когда мимо нас проходит «европейский доктор». Разница здесь лишь в том, что кто-то из нас больше верит ему, а кто-то больше верит себе.