Евгений Головин - Веселая наука. Протоколы совещаний

Так вот. Мы рискнем заявить, несмотря на протест эмансипанток, что брюки на дамах выглядят зачастую столь же комично.

Русский поэт начала двадцатого века Владимир Агнивцев начал свою поэму «Гийом де Рошефор» следующими строками:

Агнивцев подсказал нам эротическое, то есть похотливо-крылатое решение вопроса. Поэзия Агнивцева вообще напоминает изысканно-игривые стансы виконта де Парни и его учеников.

Символист Танкред де Визан, сравнив пояс юбки с экватором, продолжил следующим манером:

Юбка воистину перст судьбы. В «Сказке о котике Шпигеле» Готфрида Келлера старая монахиня-ведьма задумала извести своего врага, колдуна Пинайса. Обернулась она пригожей девицей в лохмотьях, рыдающей у городских ворот. Пинайс участливо подскочил и обомлел: «Юбка у ней была разорвана точно по меридиану обнажая роскошные бело-розово-трепетные прелести данной девицы». Пинайс моментально предложил ей руку и сердце, понятно, на погибель свою.

Однако разорванная юбка это не юбка с разрезом, скажет внимательный читатель. Ладно. Для жадных мужских глаз это очень даже разрез. Прочь фасоны, выкройки, материи! У английского поэта Уоллеса Стивенса есть отличное стихотворение «Семнадцать взглядов на дрозда». Свою поэму давайте назовем, к примеру, « Три похотливых мужских взгляда на юбку ». Разумеется, не без плагиата, ибо мы созерцаем чужое произведение столь же одобрительно, как герр Пинайс чужое тело.

Первое:

Второе:

Третье:

Скудный поэтический талант не дозволил даже с помощью Ганса Арпа и Агнивцева создать нечто похотливо-крылатое. Даже если исправить опечатки (вместо «могилой» следует читать «корытом», вместо «пожилой» — «молодой»), качество текста оставляет желать гораздо лучшего. К черту плагиат. Попробуем сочинять самостоятельно:

«Она лежала. Пьяная. Задранная, цветастая, залитая соусом юбка обнажала нежную лощину, поросшую черными асфоделиями».

Точка.

Во всех подобных пассажах чувствуется один дефект — акцент постоянно скользит от юбки к тому, что юбка призвана скрывать. Однако похоть, согласно нашей тезе, должна быть крылата:

Надо бы объяснить, что такое «мандорла». Мандорла это… это — то. То да не то. Вероятно, мешает неудобный посредник между юбкой и сладостной эпидермой. Вспомним Александра Вертинского:

Конечно, эпига и ктеис (греческие термины для женской попы и вагины) фасцинируют мужчин пылких. Таковых Панург, персонаж романа Рабле, называл эпигонами. Для спокойствия им надлежит, минуя membranum veneris (мембрана Венеры, расположенная меж симпатичных ямочек чуть выше бэксайда) зафиксировать взгляд на palomas veneris, «голубях Венеры», лопатках в просторечии. Эти понятия эротической анатомии недурно истолкованы Овидием и Валерием Флакком.

Но.

Дабы не отвлекаться от ситуации «юбки вообще», прочтем несколько строк из поэмы Бодлера «Beau Navire», то есть «Дивный корабль»:

Это явление могло случиться только в середине XIX века где-нибудь в Париже, в страшных современных мегаполисах абсурден кринолин. Среди спокойной жизни неторопливых фиакров и тильбюри и цветочных корзин на каждом углу воздух был, вероятно, несколько акватичен . Далее:

Поэт, обеспокоенный ногами героини, сравнивает ли их с двумя рулевыми у штурвала? Похоже, образ куда серьезней. Загадка здесь — употребленный Бодлером термин «фильтр». Это означает пленку или ряску на воде, любовное зелье, вообще колдовской напиток. В инфернальной магии смысл сложнее. Либо это сперма инкуба, антрацитово красящая волосы вагины, либо «черная лунная магнезия» из кратера monte veneris (холм Венеры, клиторис). В ритуале черной мессы на «влажном черном фильтре» готовят «причастие».

Широкая юбка волнует пространство, даже энергичная походка уступает повелительной плавности контрдвижения. Неуместен бег, быстрая ходьба, динамика напоминает сдержанно проявленный танец.

Женская мода вообще, фасоны юбок в частности завоевали место под солнцем в жестокой борьбе с догмой религиозной морали. Известно крайне двусмысленное отношение христианства к женщине. Проницательные глаза клерикалов не доверяли благочестивой скромности опущенных ресниц и строгому покрою невзрачного платья, ожидая в любой момент округлого взрыва стесненной плоти.

Путь юбки в европейское высшее общество был тернист, так как юбка давала простор талии и бедрам. Грудь, освященную Матерью Божией, в свободное от кормления время надобно держать в жестком корсете, иначе она есть вызов общественному порядку. Даже в минуты насыщения младенца трудно укрыться от агрессора. В романе Ретифа де ла Бретона — французского писателя второй половины XVIII в. — «Совращенный поселянин» признается кюре, что отбросил ребенка и сам приник к «источнику благости».

Платья времен Империи со слишком высоко вздернутым пояском, производили странное если не уродливое впечатление. Но мятеж нарастал. На балу в Тюильри, данном в честь Аустерлица, две дамы в подобных платьях оставили грудь совершенно обнаженной. Сам император поморщился.

Жизнь всякого социума направляет тот или иной ритм. При интенсивной фасцинации этот ритм захватывает несколько поколений. После медлительных и степенных менуэтов и котильонов в бальные залы ворвался вальс. Новый головокружительный танец потребовал свободных длинных платьев с нормальной талией при гибком, дающем дышать корсете.