Евгений Головин - Веселая наука. Протоколы совещаний

Однако появление профессиональной проституции — событие важное в истории нравов. Д е ло в том, что иудеохристианство вообще, инквизиция в частности внесли изрядную путаницу во взаимоотношения полов. Виноват здесь агент грехопадения, Враг, diabolo, демон делимости и распада.

Церковная диктатура не только поделила людей на своих и чужих, праведников и грешников, но и каждого человека расколола соответственно и предписала половине добродетельной угнетать другую, порочную. Женщины лучше мужчин приспособились к беспощадному демону делимости, ибо в магическом смысле женское суть четное, мужское — нечетное.

Монотеистический патриархат — поле битвы инициаторов общих понятий с людьми живыми или мужей добродетельных с мужчинами греховными. Согласно каббалистам, Ягве, изгнав первых людей из рая, бросил вдогонку змея и тот застрял в телах человеческих фаллосом и клиторисом, ибо Адам съел почти целиком запретный плод, а Ева лишь кусочек. На тимпанах готических церквей встречаются барельефы, где голого мужчину душит и жалит собственный, невиданных размеров змей-фаллос. Таковы последствия грехопадения, с которыми необходимо бороться беспрерывно. И поскольку женщина создает благоприятный климат упомянутому змею, женщина в крайней степени опасна. От Святой Девы до «золотого кольца в ноздрях свиньи» дистанция велика.

Неудержимый процесс распада личности на много частей, отделение греховной природы от духовно чистых устремлений привели к распылению жизненной энергии, возрастающей неуверенности и раздирающим диссонансам. В XVIII веке свободную мужскую экспансию взялись использовать экономически целесообразно, расточительность и легкомыслие заменились приобретательством и накоплением собственности, что абсолютно чуждо мужскому принципу. Началась буржуазная эпоха и постепенное превращение мужчины в… недоделанную женщину. Мужчина утратил активную самодостаточность, и ценность его бытия сместилась во внешний мир. Он перестал притягивать, он стал притягиваться, из хозяина превратился в слугу.

Французская королева Мария-Антуанетта славилась роскошной грудью, две гипсовые чаши на золотом треножнике до сих пор хранятся в Лувре. Донельзя эксцентричная, она явилась на бал в парижскую мэрию обнаженной до пояса, что, вероятно, и послужило поводом к революции. Если бы королева надела лифчик, неизвестный в ту пору, Франция оставалась бы страной монархической.

Это почти не преувеличение. Женская грудь на мужчин действует гипнотически. Когда греческий герой Беллерофон почти взял город на элейской равнине, ворота открылись и вышли женщины, придерживая, словно предлагая, груди. Смущенный Беллерофон отступил к морю и скрылся — Посейдон, по слухам, был его отцом.

«Один» и «два» — числа-генады, отвечающие за экзистенциальную ориентацию в стихии земли. Определенные указания на сей счет можно получить в «Теологуменах арифмологии» неоплатоника Ямвлиха. «Один»: диктует решительность и целенаправленность, путь категорический и «несмотря ни на что». Уверенность в истине и правдивость противопоставляется релятивизму и лжи. В досадной, изменчивой многоликости бытия «один» стремится к одному центру и одному богу. «Я есмь путь, истина и жизнь», «Единый и его собственность», «Воля к власти»…

Центр должен быть один, бог должен быть один. Остальное — эманации Единого — интеллект, душа, материя. Бог сотворил Адама, но кто сотворил Бога. Кощунство? Да. И все-таки? Яйцо или курица? Космогонический Эрофанес или Эрос-Фанес разбил скорлупу яйца. Хорошо. Но что позволяет это предположить, увидеть очами души? Фанетия — женская божественная субстанция. Только на ее фоне проявляется Эрофанес и не только он, все на свете различимо на материнском фоне, ибо единство на фоне самого себя — это пустота бокала без бокала. Неоплатоники предполагают, что экспансия Первоединого растворяется, распыляется в Ином. В книге «О предположениях» Николай Кузанский рассудил: представим два равнобедренных треугольника, проникающих друг в друга сверху вниз так, что вершины касаются оснований. Основание верхнего треугольника — формирующий свет, нижнего — иное или тьма.

Фигура названа «Парадигмой», следовательно, допускает свободу интерпретаций. Фаллос Гермеса во тьме очага Гестии, мужской акт в женской потенции и т. д. Но вот что любопытно: потенция равна акту, мужское проникновение вызывает адекватное сопротивление. Если во времена Плотина материя считалась «чистой потенцией», то в пятнадцатом веке ситуация изменилась, ибо стала она «оппозицией» и «формирующий свет» встречает ее повсюду. Фаллос Гермеса «наткнулся» на клитор Гестии, на ее тайный мужской принцип — партеногенетического сына, более того, обнаружил в собственном центре свою андрогенетическую дочь. Вывод: «Из двух оппозиций одна стремится быть единством в отношении другой» [11] Cusa N. De coniecturis. .

«Два» — постоянный противник одного, «два» спокойно признает левое и правое, «и безумца и брамина, украшенного ученостью, и собаку, и того, кто ест собаку», истину и ложь, не отдавая никому преимущества. Свидригайлов из романа Ф. М. Достоевского «Преступление и наказание» мыслит примерно так: привидения порождены болезнью, это правда, но разве нельзя сказать, что болезнь порождена привидениями? Человеку с подобной экзистенциальной ориентацией бесполезно задавать вопросы, требующие однозначного ответа.

Число «один» — идея фикс и упрямая догма: вопрос суть двойственность и сомнение, ответ должен «снимать» вопрос. Делимость означает здесь раздробление, то есть уничтожение. Это число мужское, несгибаемое, принципиальное, мужчина и его боги отличаются нетерпимостью, прямолинейностью, автодиктатом. Когда Лермонтов провозглашает: «Но есть, есть божий суд, наперсники разврата!», — это безусловная угроза в адрес беспринципной делимости. Число «один» — мужская монотеистическая религия, Ева — результат «дробления» Адама.

Имея в сердце число «один», единственные расценивают мир как свое представление и полигон амбиций. Лук натянут, рука тверда, стрела на тетиве уже знает вражье сердце или кончик вражеского уха. Их любовь — милость победителя. «Бог и мое право» — девиз ордена Подвязки. Мелочь дамского туалета не имеет значения, это обманный оборот, «мое право» единственная реальность. Увы. К старости, когда все завоевано, и тиран на белом слоне въезжает в Каракорум или Коринф или, напротив, раздавленный и забытый, целует дамскую подвязку и молится Богу, он благословляет сына: дерзай, познавай, покоряй легендарную Северную Индию. Совет неплох в ситуации гелиоцентризма. Но когда sol ivictis (непобедимое солнце) теряется в периферии вселенной и бесконечная ночь говорит — это лишь атом света в мириаде подобных солнц, героический фаллос сникает. Единый рожден быть богом или ничем, его контакты с четными числами катастрофичны. Геракл в тряпках Омфалы, Омфала в львиной шкуре героя.