Михаил Гиршман - Литературное произведение: Теория художественной целостности

34. Gerhardi W. Anton Chehov. A Critical Study. L. 1923. P. 22.

35. Ibid. P. 19.

36. Английские писатели и критики о Чехове // Литературное наследство. Чехов. М., 1960. Т. 68. С. 820.

37. Ходасевич В. Ф. О Чехове // Ходасевич В. Ф. Колеблемый треножник. М., 1991. С. 252.

38. Гегель Г. В. Ф. Эстетика: В 4 т. М., 1971. Т. 3. С. 459, 462.

39. Анненский И. Книги отражений. М., 1979. С. 206.

40. Цит. по: Семенов А. Н., Семенова В. В. Теория литературы. М., 2003. С. 180.

41. Локс К. Рассказ // Литературная энциклопедия. Словарь литературных терминов: В 2 т. М.; Л., 1925. Т. 2. С. 695.

42. Пинский Л. Е. Реализм эпохи Возрождения. М., 1961. С. 260—261.

43. Бочаров С. Г. Характеры и обстоятельства // Теория литературы. Основные проблемы в историческом освещении. Образ. Метод. Характер. М., 1962. С. 356– 357.

В этом разделе пойдет речь об общих основаниях диалогических концепций М. Бахтина, М. Бубера, Ф. Розенцвейга и О. Розенштока-Хюсси. Конечно, различия и разногласия этих мыслителей многочисленны и несомненны, и об этом немало написано. Но все же это расхождения и споры об оттенках в пределах единого диалогического цвета, – хотя надо заметить, что об оттенках почти всегда спорят больше и острее, чем о цветах. Я же хотел бы сказать, – пусть с некоторыми спрямлениями и упрощениями, – о своеобразном теоретическом интеграле, который одновременно и содержит исток множественности диалогических концепций, и определяет предел их содержательного «разброса», предел, за которым диалогизм теряет свою сущность.

И первой такой общностью для мыслителей-диалогистов является, на мой взгляд, их ориентация на «большое время» и не укладывающуюся ни в какой реально-исторический масштаб полноту бытия, «полноту космического и человеческого универсума» (М. Бахтин), которая мыслится, продолжая его высказывание, как «последнее целое», «мир», «действительное единство бытия» 1 . Это, конечно, общефилософская ориентация, но для всех диа-логистов, в самом имени и главном теоретическом понятии которых акцентируется множественность, одновременно очень важно, что первоначальное действительное единство бытия есть и оно должно быть основой подлинно «первой философии», а что оно есть, что именно собою представляет, дано оно или задано для человеческого осознания и осуществления, – это уже следующие вопросы, и на них-то как раз могут даваться различные ответы.

Но первоначальное единство бытия есть, и в этом мыслительном истоке диалогисты положительно противостоят кризисному разрыву этого единства на многочисленные «половинки», равно неспособные заменить собою жизненное целое, – разрыву, загоняющему людей в магнитную ловушку самоуничтожения, ибо «единственным дьяволом является тот, кто строит идеологию на дьяволе и делит человечество на спасенных и погибших» 2 , – это обобщение одного из современных философов Ш. Розенберга не только очень выразительно, но и, по-моему, вполне точно.

Смысл и факт, «теоретический мир культуры» и жизненная практика в «философии поступка» М. Бахтина, «чистая трансцендентность» и «чистая имманентность» у Ф. Розенцвейга, идеальное бытие – реальная повседневность, Я, полностью растворенное в мире, – мир, полностью заключенный в Я , дух-природа, жизнь-смерть, коллективизм-индивидуализм, ассимиляция-национализм, рабство-бунтарство у М. Бубера, – вот далеко неполный перечень антиномий, анализ которых в трудах создателей диалогического мышления проясняет сходные структурные отношения одновременно и противоположных, и подобных «половинок», которые как бы ни были разделены, все же, по словам М. Бубера, «в самом существенном суть итог и проявление одного и того же состояния» 3 . Особенно значимым в этом анализе является то, что равно неплодотворными и нежизнеспособными оказываются и утопическая человеческая общность, которая исключает индивидуальную свободу, и обособленный индивид как единственная реальность человеческого существования. В мире, где «не только ускользнули боги и Бог, но и блеск божества во всемирной истории погас» 4 , – таков беспощадный диагноз М. Хайдеггера в его интерпретации слов Ф. Ницше «Бог мертв», – в этом мире человек не может не быть бездомным и одиноким, но одновременно в своем подлинном существе человек, с точки зрения диалогистов, и не может быть полностью и абсолютно одиноким.

Глобальный кризис и глобальное раздвоение жизненного целого, о котором я только что говорил, осознавалось разными мыслителями «на рубеже веков» и порождало поиски «третьей реальности», разрешающей противоречия или стоящей над ними. В русле такого рода «третьей реальности» порою рассматривают и диалог, и диалогическое мышление. Однако при этом не всегда учитывается общезначимый для создателей диалогического мышления акцент на онтологической природе и бытийно-событийной первичности диалога, его актуальной причастности к тому самому первоначальному един-ству-первобытию, первомысли и первослову, которое было в начале.

Единодушные в утверждении действительного единства бытия диалоги-сты единодушны и в том, что единство это нигде, ни в ком и ни в чем полностью натурально невоплотимо и несводимо ни к какой единственной субстанции или единственной теоретической сущности. На этом основывается общая для всех рассматриваемых мыслителей критика предшествующей философии, ее «теоретизма» или «имманентного монизма» и тех попыток понять реальность путем редукции ее к единственной сущности, которые характеризуют, с точки зрения Ф. Розенцвейга, все три основные эпохи европейской философии: космологию античности, теологию средних веков, антропологию нового времени.

Космологическая теория древней Греции и современный натурализм выводят существование Бога и человека из мира, теология Средневековья выводит человека и мир из Бога, а антропологическая современная эра, особенно в форме идеализма, имеет тенденцию выводить Бога и мир из сознания, следовательно, из человека. Между тем, каждый из этих трех первофе-номенов: Бог, мир, человек – представляет собой, по Ф. Розенцвейгу, «конкретную, единственную в своем роде реальность, незаменимую двумя другими реальностями, тоже единственными в своем роде и незаменимыми» 5 .

А глубинное единство всего сущего проявляет себя не через какое бы то ни было единственное воплощение и не через единую теоретическую сущность, а только лишь через отношение – общение Бога и мира (Творение), Бога и человека (Откровение), человека и мира (Спасение). Это один из самых отчетливых примеров формирования единого диалогического контекста утверждений о том, что «вначале было отношение» 6 (М. Бубер) и что отношение-общение оказывается онтологически первичным как первоначальная реальность человеческого бытия. «Само бытие человека (и внешнее, и внутреннее) есть глубочайшее общение. Быть – значит общаться» 7 , – так утверждается эта первоначальная реальность у М. М. Бахтина.