Лени Рифеншталь - Мемуары

13 марта 1942 года

…и сегодня после своего возвращения я не нашел письма от тебя. Уже даже и не знаю, будешь ли ты еще писать, мне нельзя больше об этом думать — я нахожусь в таком состоянии, какое несовместимо с моим ответственным положением здесь. Ты знаешь, что для меня будет значить потеря тебя… Предположение постепенно превращается в ужасную уверенность, что ты меня больше не любишь… Мне стало известно, что «доброжелатели» по-своему проинформировали тебя о тех десяти днях, а я не думаю, что между нами может стоять что-то еще… Знай, Лени, мое чувство к тебе ни на минуту не ослабевало и сейчас сильно. Но с этими сомнениями я не могу больше жить…

9 апреля 1942 года

…вчера я вернулся с важного задания — все прошло хорошо. Сразу же навестил раненых и сегодня рано утром снова возвратился на командный пункт батальона. К сожалению, вновь не получил от тебя почты — это вечное ожидание и следующее затем разочарование почти невыносимы. Мы сейчас много перемещаемся, может статься, что несколько дней я не смогу писать. Однако у тебя нет причины беспокоиться… Дорогая Лени, разве ты не понимаешь, как мучаешь меня своим молчанием? Но я готов смириться со всем, лишь бы только ты снова была здоровой — все ведь должно когда-нибудь снова выправиться. Я буду всегда, всегда…

20 апреля 1942 года

…я писал тебе в последний раз десять дней назад — за несколько часов перед началом боя… Сегодня, после того как весь наш батальон все это время выдерживал на себе основную нагрузку боев на здешнем фронте, нас на шесть дней сняли с передовой для пополнения состава и отдыха. Я, правда, настолько измотан, что не хочу даже соскребать с себя десятидневную грязь, пока не посплю по меньшей мере 24 часа — должен вот только быстренько написать тебе, чтобы тебя больше не мучили страхи. На этот раз ты, мой милый, милый ангел, очень понадобилась мне. Но теперь все миновало, и я не хочу больше об этом думать… Но знаю: ни один человек, конечно, не любил другого так сильно, как я тебя…

22 апреля 1942 года

…я только что проспал тридцать часов и снова чувствую себя в полном порядке. Как-никак последние две недели у нас шли довольно тяжелые бои. Это осознаешь только потом. Находясь в гуще событий, живешь в таком напряжении всех сил, что почти не ощущаешь тяжесть и ожесточенность сражений. Думаю, это была одна из последних и самых отчаянных попыток русских прорвать оборону на моем участе. Они понесли большие потери. Так как при этом, конечно, досталось и нам, то мой батальон отвели на первоначальную позицию, а моему единственному здешнему другу, капитану Майеру, пришлось встать на наше место со своим батальоном. Но я надеюсь, что через несколько дней снова сменю его. Даже здесь, правда, едва заметно, чувствуется наступление весны — то тут, то там на скалах пробивается олений мох, единственный вид растительности. Дни стали значительно длиннее… Думаю, с каждым новым боем не на жизнь, а на смерть внутренне становишься более зрелым человеком. И если у меня однажды снова появится уверенность в том, что мы с тобой слились в единое целое и что я тебя никогда не потеряю, тогда смогу жить без тревог и страха — тогда все будет хорошо. Я много думал о нас обоих и спрашивал себя, способен ли я еще раз когда-нибудь уступить своим старым слабостям. Теперь знаю, что впредь это будет невозможно. Возвращусь ли я после этого сражения к тебе или же паду его жертвой, решит судьба. Ты же в любом случае должна знать, что за всю свою жизнь я любил, да и вообще могу любить только тебя…

25 апреля 1942 года

…уже несколько дней я опять лежу с моим застарелым суставным ревматизмом в постели на своем командном пункте, укутанный в толстые одеяла, и надеюсь лишь на то, что к следующим боям снова буду в неплохой форме. В последнем письме я писал, что и у нас уже становится заметной весна, — за прошедшее время выяснилось, что этот вывод, к сожалению, оказался преждевременным. Вчера начался сильный снегопад. И продлиться такая погода должна будто бы до самого июня. Из-за этого шансы скоро приехать к тебе заметно уменьшаются. Я не знаю, как дальше вынести нашу долгую разлуку, — все складывается так трудно. Не будь тут капитана Майера, я вообще не знал бы, как все это выдержать. Он оказался моим единственным другом здесь — то и дело терпеливо успокаивает меня. Я очень надеюсь, что ты снова окрепнешь и у тебя будет много радости и больших успехов. Ты же ведь уже этим летом поедешь в Испанию, и я буду отсюда, из тундры, мысленно сопровождать тебя во всех переездах и в работе. Поскорее бы оказаться рядом с тобой! Возможно, несбыточность моего единственного желания — наказание мне… Я часто размышляю над тем, сможем ли мы забыть все плохое, чтобы заново, с самого начала вместе строить нашу жизнь…

6 мая 1942 года

…я могу писать тебе только коротко, так как обе руки у меня упакованы в вату и повязку снимут для мытья рук только завтра. Эти несколько минут, когда можно вставать, потому что прибирают постель, я буду, насколько возможно, использовать для писем тебе. К сожалению, никакого улучшения не наступило, и я еще не знаю, когда отсюда выберусь. У нас снова пурга и морозы. Надеюсь, что вскоре все это будет позади. Я живу в изматывающем беспокойстве. Тяжелые бои и атаки, в которых я теперь не могу участвовать, хотя во мне очень нуждаются, совпали со страшным беспокойством о тебе… Сегодня здесь, после того как дороги местами стали проезжими, ожидают прибытия 300 раненых. Надеюсь, что Майер еще в строю, будет ужасно, если с ним что-нибудь случится из-за того, что он сменил меня на позиции. Если все будет в порядке, я постараюсь сделать так, чтобы его никогда больше не направляли на передовую…

13 мая 1942 года

…позавчера погиб капитан Майер, я теперь снова одинок как перст. Он был один из наших лучших и храбрейших воинов. Его жена осталась с четырьмя детьми… Не заболей я, он, возможно, был бы жив. Этот факт угнетает тем больше, что, кроме него, у меня нет здесь друзей. Лени, ты единственный человек во всем мире, который у меня еще есть и который мне нужен, чтобы жить. Должен же когда-то прийти конец нашим мукам. Думаю, я выдержал испытание для нашей совместной, лучшей жизни… Сейчас я знаю, что, несмотря на огромную любовь к тебе, я не был достаточно зрел. После таких ужасных страданий не думаю, что в дальнейшем со мной может случиться еще какой-нибудь «сбой»… Ты сделала меня другим человеком — видящим истинные ценности и принципы жизни. Ты для меня — жизнь, доселе ложная и не так прожитая. Не оставляй меня сейчас, Лени, в одиночестве, потом я тоже смогу стать так нужным тебе помощником и опорой, ибо я несказанно люблю тебя…

25 июня 1942 года.

Моя Лени, сегодня я в первый раз снова отваживаюсь назвать тебя так. Несколько часов назад на опорном пункте меня застало твое 20-е письмо. После прошедшей вечности я впервые вновь почувствовал себя внутренне свободным и счастливым — теперь знаю, что у тебя есть твердое намерение начать заново строить нашу совместную жизнь. Этим ты вновь воскресила во мне желание жить. Я очень страдал, в отчаянии и безнадежности думая, что твоя любовь ко мне умерла — это было бы самое тяжкое бремя, какое только могла взвалить на меня судьба. Сегодня, после твоего письма, с моих плеч упал ужасный груз. В последние дни на одном из опорных пунктов я встречался с командиром дивизии генералом фон Хенглем, и он сообщил, что предположительно в конце июля я смогу поехать в отпуск. Буду каждый день умолять судьбу, чтобы она еще раз исполнила это мое заветное желание. Уже подыскиваю — в полном отчаянии — офицера, который мог бы заменить меня в мое отсутствие. В связи с новой должностью командира батальона я подчиняюсь непосредственно командиру дивизии, и потому на мне теперь лежит большая ответственность. Ты сможешь приблизительно понять мою новую задачу, если представишь себе, что я со своими опорными пунктами занимаю площадь 300 квадратных километров. Я вообще сейчас «самый северный» из немецких командиров… вот только бы Шёрнер, который, между прочим, стал генералом горнострелковых войск, дал разрешение на отпуск… Любимая, тот факт, что ты меня еще любишь, — самый чудесный подарок, который ты сделала мне. Как и весть о том, что ты снова можешь работать — позволь мне и в этом быть рядом с тобой, — все, что ты делаешь, имеет и для меня огромное значение…