Лени Рифеншталь - Мемуары

— Здесь живет моя мать, я спрошу, не приютит ли она вас.

И исчез в темноте дома. Теперь следовало решать: уехать, чтобы избежать еще одной неприятной ситуации, или пойти на риск и переночевать здесь, а машину, неохраняемую, оставить в переулке. Наконец незнакомец вернулся и позвал нас. После некоторых колебаний мы закрыли машину, вошли в дом и там на крутой лестнице увидели старую женщину в ночной сорочке со свечой в руке. Она приветливо поздоровалась и повела в комнату, где стояла высокая крестьянская кровать. Оставив свечу, хозяйка исчезла. Наконец-то мы остались одни. Небольшая комнатка, почти без мебели. Кровать представляла собой чудище из черного дерева. Чтобы улечься, нужно было вскарабкиваться на нее, поддерживая друг друга. Задремать нам удалось лишь на рассвете.

Как же велико оказалось наше удивление, когда утром в комнату вошла хозяйка, чистенько одетая, мило причесанная, и с улыбкой пригласила к завтраку. Мы последовали за ней в уютную кухню, где нас приветствовал ее сын в свежевыглаженной рубашке. Теперь при ярком свете я разглядела его добродушное лицо. Он и не пытался скрыть радости, что сумел нам помочь.

Наше удивление возросло, когда его мать подала великолепный завтрак: ароматный кофе, сдобные булочки, сливочное масло, мед и мармелад. Люди были явно не бедные — в кухне оказалось много медной посуды и красивой керамики. Пока мы подкреплялись, женщина принесла фотоальбом. Только теперь мы поняли причину столь щедрого гостеприимства: сын, французский солдат, попал в немецкий плен. Его взяла к себе на работу крестьянская семья, где с ним хорошо обращались. Он до сих пор с ними переписывался.

При прощании мы сердечно поблагодарили хозяев, и я хотела расплатиться за ночлег и завтрак. Оба решительно отказались. Позже из Германии мы послали им подарок.

На дорогах Канн и Ниццы было такое движение, что приходилось ехать почти со скоростью пешехода. На узких полосках пляжей Ривьеры под палящим августовским солнцем людей — как сельдей в бочке. Нашей целью был мыс Ферра, недалеко от Монте-Карло, где Кокто проводил летний отпуск. Он пригласил меня, намереваясь показать работы, подготовленные для нашего проекта «Фридрих и Вольтер».

Мы провели два незабываемых дня. Все вокруг Кокто дышало поэзией. Свои комнаты на первом этаже виллы он разрисовал яркими, но некричащими красками, преимущественно зелеными, всех оттенков. Библейские сюжеты, изображения растений и животных были абстрактными, но с элементами реалистичности. Кокто создал здесь свой собственный мир.

— Ты и я, — заявил он, — живем в фальшивом столетии.

Наброски киносценария оказались великолепными, Жан представлял себя в двух ипостасях — Фридрихом и Вольтером. Удивительно, как при помощи небольших мазков мастер умело перевоплощался в две совершенно противоположные личности. Подобный фильм мог бы стать настоящим киношедевром. На память у меня остались только его письма, которые до самой своей смерти он подписывал: «Фридрих-Жан-Вольтер».

На этот раз я с трудом привыкала к жизни в Мюнхене. Меня очень заботило состояние здоровья матери, которая все больше слабела. Денег становилось все меньше.

С нетерпением ждала я вестей из Испании. Наконец от сеньора Родино пришло долгожданное письмо. Все этюды, писал он, за исключением относящихся к документальной части фильма, отклонены. Причины: «Самые большие сомнения у цензуры. Особенно в религиозном отношении: слишком перегружено негативными сторонами жизни — не для испанского менталитета». Его комментарий к «Танцу со смертью» был еще более категоричным. Он писал:

Великолепная тема, просто чудесная. К сожалению, созданный Вами образ Бога абсолютно невозможен для Испании. Цензура никогда не одобрит подобный фильм. То, что касается документальной части, — никаких проблем. Но все это очень растягивается во времени, и Вам желательно присутствовать на переговорах самой.

Мне было так горько и обидно, что пропало любое желание дальше заниматься испанскими кинопроектами. Чего мне только ни обещали, и с каким вдохновением я работала! Теперь все это лежит нетронутым в моем архиве.

Как-то ночью я читала только что вышедшие «Зеленые холмы Африки». Читала до самого утра. Очарование этого края, мастерски переданное Хемингуэем, пленило меня.

«Мы еще не уехали отсюда, но, просыпаясь по ночам, я лежал, прислушивался и уже тосковал…»

Только ли Хемингуэй испытывал подобные чувства? Действительно ли Африка — то место, где можно свободно дышать и быть счастливым? Я все чаще задавала себе подобные вопросы и, находясь во власти своих фантазий, решила познать этот неведомый рай, независимо от того, буду ли снимать о нем фильм. Начала с альбомов, многие из которых, кстати, меня разочаровали, и как-то незаметно, мало-помалу стала-таки подбирать материал для киноленты.

В газете «Зюддойче цайтунг» я прочитала статью под заголовком «Миссионер вскрыл факты работорговли в Африке». Привожу из нее цитату:

Об ужасной жестокости африканских работорговцев говорится в сообщении, переданном бельгийским миссионером Лагравьером в одно из отделений ООН. За несколько месяцев детективного расследования духовному лицу удалось обнаружить сеть подпольных организаций работорговцев. Ежегодно до 50 000 негров угоняются в рабство в арабские страны. Цена одного сильного, здорового негра — от 1000 до 2000 американских долларов. Часто за невольников платят оружием или боеприпасами. Так, женщина стоит три ружья, молодой человек — ящик патронов, мужчина — пистолет или штык. Вооруженные банды работорговцев врываются по ночам в негритянские деревни и забирают перепуганных жителей. Тут же «товар» сортируют. Детей, стариков и больных в расчет не берут. А тех, кто полон сил, приковывают друг к другу цепями и гонят как стадо скота к местам пересылки. Того, кто в дороге заболел и не может идти, забивают до смерти. Центр работорговли располагается в Тибести, горной местности между Французской Экваториальной Африкой и Ливией. Сюда прибывают караваны из окрестностей озера Чад, центральной части Марокко, Уганды и Судана. И покупатели и работорговцы, как правило, белые, скорее всего дезертиры из иностранных легионов. По ночам, тайком, под дулами пистолетов, пешком или на грузовиках, «живой товар» переправляют к Красному морю, а затем из тихих морских бухт на легких арабских судах доставляют в Аравию.

С трудом верилось, что в наше время возможна такая невероятная жестокость. Чтобы выяснить подробности, я написала в Общество по борьбе с работорговлей в Лондон и запросила дополнительную информацию. Полученный ответ подтвердил сведения бельгийского миссионера и вдобавок содержал много других. Я узнала, что рабство, хотя и запрещенное законом, распространено также и в Эфиопии. Торговцы обманным путем, обещая работу или организацию паломничества в Мекку, увозят черных в Аравию. О своей страшной участи несчастные узнают слишком поздно. Пересекая Красное море, они лежат в трюмах арабских кораблей-дьяволов, скованные цепями, с деревянными колодками на руках и ногах. В случае если преступников настигают полицейские катера, корабельные люки тут же открываются и рабы моментально идут ко дну, так как к каждому привязан еще и тяжелый камень.