Лени Рифеншталь - Мемуары

Две недели отвратительной погоды миновали. Дни становились короче, а ночи морознее. Мы начали понимать, что такое тоска, навеваемая полярной ночью. Когда погода улучшилась, провели первые съемки с Томми. Зверя вместе с клеткой перетащили на катер, взяли с собой ружья и плавали несколько часов в открытом море, чтобы медведь, когда его выпустят, не смог отправиться назад к берегу. Потом для продолжения съемок его надо было снова поймать, к тому же мы обещали датскому правительству медведей в Гренландии на свободу не выпускать. У животных, побывавших в Европе, могли быть трихины, и это имело бы роковые последствия, будь медведь убит и съеден эскимосами.

Возле айсберга, показавшегося нам подходящим, мы открыли клетку, и Томми одним прыжком оказавшись на воле, как заправский скалолаз забрался на самую высокую вершину. Мы получили неплохие кадры. Потом его привлекла вода, и он поплыл прочь быстрее, чем мы могли поспевать за ним. Медведь ускользал от нас. Мы плыли за ним уже несколько часов кряду, но напрасно. И после целого дня в воде в безуспешных попытках поймать Томми совершенно обессилели. Медведь улегся спать на айсберге, а мы — на катере.

Когда мы проснулись, его уже и след простыл. Для Томми хорошо, для нас не очень. Снова мы много часов мотались по морю и наконец на небольшом скалистом островке, совсем недалеко от берега, отыскали зверя, погруженного в глубочайший сон. Нашему эскимосу Тобиасу удалось набросить ему на шею петлю и снова затащить в клетку.

Я во время долгой погони за белым медведем так сильно простудилась, что у меня поднялась температура. Какая незадача! Ведь с моим участием еще не было снято ни одной сцены. У нашего хитроумного экспедиционного врача-датчанина не оказалось ни морфия, ни какого-либо иного болеутоляющего средства, не было у него и других медикаментов, которые могли бы мне помочь. «У этого парня, — заявил в ярости Фанк, — есть с собой только заржавевшие шприцы для уколов от триппера». Он решил отправить меня на самолете в Уманак. Там, по крайней мере, была небольшая детская больница.

После часа полета гидросамолет повернул к Уманаку. Мы пролетели над крышей больницы и уже хотели приводняться, но неожиданно поднявшийся шторм не позволил это сделать — волны могли сорвать поплавки. Пришлось возвращаться восвояси. Драматическая ситуация. Боли становились все невыносимее, а нужно было, превозмогая лихорадку, сыграть, по крайней мере, самые важные сцены, прежде всего с Удетом.

Несмотря на мое состояние, полеты в Арктике оставили неизгладимое впечатление. Удет пролетал сквозь ледовые ворота и круто взмывал вверх перед самой ледяной стенкой, чтобы затем снова бросить самолет вниз. Но однажды во время таких съемок у меня перехватило дыхание. Удет хотел пролететь между двумя огромными, стоящими совсем близко один от другого торосами, при этом лишь в самый последний момент увидел, что сзади стоит еще один, третий. За какую-то долю секунды он успел накренить самолет и проскочить между ледяными башнями. Я думала, у меня остановится сердце.

После этих съемок остался всего лишь один эпизод с моим и Удета участием — самый трудный, от которого Фанк не хотел отказываться. Меня мог бы заменить дублер, но для Фанка это было немыслимо. По сценарию требовалось, чтобы я в роли пилота врезалась в отвесную стену айсберга, при этом самолет загорался, а я спасалась, выпрыгнув в воду.

Этой сцены боялась не только я, Удет тоже нервничал. Пилот должен был управлять самолетом скорчившись, чтобы при столкновении повредить, но не совсем разрушить аппарат, так как в противном случае машина не стала бы гореть. Кроме того, Удет отнюдь не был хорошим пловцом.

Съемка! Мы стартовали — Удет сделал несколько «мертвых петель», потом сбросил газ и направил самолет, который все больше терял скорость, прямо на ледяную стену. Я закрыла глаза, и, когда на мгновение снова их открыла, мне показалось, что сейчас айсберг обрушится на нас. Потом раздался удар — вспыхнуло пламя, и самолет загорелся. Я мигом прыгнула в ледяную воду, с некоторой задержкой за мной последовал Удет — ему нельзя было показываться в кадре.

Фанк получил нужную сцену, а мы вздохнули с невероятным облегчением. Печально только, что ради одного сенсационного кадра пришлось пожертвовать знаменитой «Бабочкой» Удета. Она покоится на морском дне Гренландии.

В последние дни предстояло еще раз испытать на себе капризы Арктики. Не проходило и дня, чтобы наше мужество в борьбе с природой не подвергалось испытанию. Следующей была съемка моего спуска на канате. Лодку зацепили крюком за айсберг, и я уже обвязалась канатом. Эртль и Цогг поднялись первыми, чтобы забить страховочные крюки. Вдруг Тобиас закричал: «Заводи мотор!» Да мы и сами уже увидели, что основание айсберга, находившееся до этого под водой, стало поднимать наше суденышко. Глыба, к которой мы причалили, начала крениться набок. К счастью, нашему рулевому в последнюю секунду удалось оттолкнуть лодку, и она соскользнула с ледника. Мы были спасены.

Но что сталось с Эртлем и Цоггом, которые находились на качающемся айсберге? Только что они стояли на высоте восьми метров над уровнем моря — в следующее мгновение уже возвышались над нами метров на тридцать, а ледяной колосс продолжал подниматься из воды. Ужасающая картина. Как на гигантских качелях, наших коллег то поднимало вверх, то бросало вниз, но не настолько, чтобы можно было безопасно прыгнуть в воду. Это было особенно скверно для Давида Цогга, не умевшего плавать. Эртль выронил крюки, начал скользить вниз, но все же, когда айсберг стал снова крениться набок, смог на секунду остановиться и спрыгнуть в воду. Пока мы затаскивали его в лодку, Зепп Рист подгреб на своем крохотном ялике совсем близко ко все еще переваливающемуся с боку на бок ледяному великану, чтобы Давид в подходящий момент мог спрыгнуть. Напряжение достигло предела. Тут Цогг громко закричал, и мы увидели, как он, сделав огромный прыжок и приняв в воздухе положение лыжника — прыгуна с трамплина, щукой скользнул прямо в лодку, угодив Ристу головой в живот.

На сей раз в шоке оказался и Фанк. Он распорядился устроить перерыв на несколько дней. Когда режиссер узнал, что вскоре в Уманак прибывает датское грузовое судно «Диско», то с тяжелым сердцем принял решение снимать игровые сцены со мной в Швейцарских Альпах и отправить домой раньше остальных.

Упаковывала свои вещи я в большой спешке. Через час должна была подойти моторная лодка и доставить меня в Уманак, где уже пришвартовался пароход. Лишь после того как на лодочку перенесли мои железные чемоданы и я, закутавшись в толстые одеяла, уселась на горе пустых бочек из-под бензина, до моего сознания дошло, что мы расстаемся. Коллеги пожимали мне руки и просили передать приветы их родным и друзьям.