Сергей Борисов - Рукописный девичий рассказ

Размышляя над differentia specifica девичьих рукописных рассказов, можно попытаться определить нечто вроде их фабульной морфологии. В предельно абстрактной форме фабула подавляющего большинства рукописных девичьих рассказов выглядит, на наш взгляд, следующим образом.

A. Возникновение устойчивых взаимоотношений между мальчиком-подростком (юношей) и девочкой-подростком (девушкой). Зарождение любовного чувства.

B. Нарушение устойчивых отношений. Проверка истинности зарождающегося любовного чувства.

C. Восстановление любовных отношений «на новой ступени».

Нарушение зарождающихся любовных отношений может осуществляться в двух основных формах: оба героя разлучаются «в этом мире» или один из героев по какой-либо причине навсегда покидает «этот мир».

В зависимости от той или иной формы нарушения зарождающихся любовных отношений реализуется третья часть фабулы —

воссоединение любящих происходит реально, «на этом свете», либо идеально («верность погибшему»), «мемориально» («память, тоска, печаль о погибшем») или, наконец, мистически («воссоединение на том свете»).

Расположим рукописные рассказы в соответствии с разными вариантами развития трехчастной фабулы. Поскольку первая часть («знакомство») не нуждается в специальном рассмотрении, мы начнем рассмотрение вариантов со второй части фабулы.

Линия Ba — временное прекращение зарождающихся любовных отношений — реализуется в следующих трех вариантах, каждый из которых предполагает свой способ их восстановления.

Варианту Ba1 — прекращению отношений вследствие козней (соперника/соперницы) — соответствует модель Ca1 — восстановление единства любящих в результате преодоления данных козней («Настоящая любовь», «Роман о дружбе и любви», «Неожиданная встреча» и др.).

Варианту Ba2 — прекращению отношений по инициативе девушки вследствие возникших сомнений в искренности чувства, обиды, недоразумений и т. п. — соответствует модель Ca2 — воссоединение вследствие усилий юноши («Люби меня», «Аленька», «Инга», «Трудное счастье», «Финал» и др.).

Варианту BaЗ — прекращению отношений по инициативе юноши после интимной близости с девушкой — соответствует модель CaЗ — юноша возвращается к оставленной ранее девушке, ставшей матерью его ребенка («Фараон», «Повесть о любви», «10 „Б“» и др.).

Линия Bb — прекращение отношений вследствие смерти одного из героев (внезапная болезнь, убийство соперником, убийство неизвестными злодеями, самоубийство) — предполагает два варианта воссоединения: Cb1 — сохранение верности погибшему, сохранение памяти о погибшем как процесс утверждения идеального воссоединения с возлюбленным и Cb2 — ответное самоубийство (или смерть от несчастного случая) как акт посмертного воссоединения.

Линия Bb—Cb1 реализуется, например, в рассказах «Желтые тюльпаны», «Горе», «Василек», «Марийка» и др.

Линия Bb—Cb2 реализуется в таких рассказах, как «Легенда о любви», «Разлучница», «Баллада о красных гвоздиках», «Королева», «Помни обо мне», «Суд», «Измена девушки», «Третий лишний», «Вот такая любовь», «Сердце на снегу», «Сильнее гордости — любовь», «Аленкина любовь», «Ирина», «Интервью», «Первая любовь», «В день свадьбы» и др.

Подавляющее большинство сюжетов с той или иной степенью точности укладываются в описанную трехчастную схему. Незначительное количество рассказов (например, «Полонез Огинского», «Рассвет», «Тюльпаны» и «Подлость») не соответствуют ей.

Поскольку абстрактный фабульный архетип девичьих рукописных рассказов может, по всей видимости, быть сведен к трехчастной формуле, все элементы которой включают в себя любовную семантику (любви посвящены и те тексты, которые не укладываются в предложенную формулу), то включение в жанровое определение девичьего рукописного рассказа определения «любовный» представляется вполне целесообразным.

Понятие «девичьего любовного рукописного рассказа» формально охватывает все зафиксированные тексты; трехчастная формула логически удерживает около 90 процентов зафиксированных (сюжетно не повторяющихся) текстов. Но, как и в любом жанре, по мнению составителя, существуют девичьи любовные рукописные рассказы par excellence, рассказы, определяющие «лицо» жанра. Как представляется, в группу таких «репрезентативных» текстов входят рассказы, включающие смерть или реальную угрозу смерти хотя бы одного из героев. Связка «любовь+смерть» охватывает порядка 60–70 процентов зафиксированных сюжетов. Наконец, семантическим ядром девичьих любовных рукописных рассказов является группа текстов, в которых не просто наличествует тема «любви и смерти», но реализуется сюжетный ход «самоубийство в ответ на смерть любимого» (он присутствует примерно в 40 процентах рассказов).

Данный сюжетный ход, вполне возможно, репрезентирует парарелигиозную семантическую компоненту девичьих рукописных любовных рассказов. Тетради с рассказами о любви, кстати говоря, оберегаются от посторонних глаз значительно более тщательно, чем обычные альбомы-песенники, не содержащие подобных рассказов (этим, вероятно, и обусловлена поздняя их фиксация исследователями современных форм культуры — через 20–30 лет после появления). Может быть, это косвенным образом связано с тем, что переписывание и чтение этих рассказов являются своеобразным исповеданием (эзотерического) культа любви, во имя которой можно (и даже должно) уйти из жизни или отрешиться от обычных земных моделей поведения (хранить верность образу погибшего любимого). Сюжетное воплощение такой поведенческой модели, как самоубийство в ответ на гибель любимого, базируется на осознанной в большей или в меньшей степени презумпции существования «иного» мира — мира, где навечно воссоединяются любящие. Эта презумпция является конституирующим признаком религиозного миросозерцания.

В ряде текстов эта презумпция артикулируется вполне отчетливо:

«Похороните меня вместе с ней. Может, я мертвый смогу признаться ей в любви. Я встречу ее там и полюблю ее» («Интервью»);

«Я не могу жить без Оли, и лучше будет, если мы снова будем вместе. Прощай, дорогая мамочка» («Рассказ о дружбе»); «...Он решил покончить с собой, так же, как Лилька с Виктором, уйти с ними в другой мир, но не мешать им там любить друг друга» («Третий лишний») и др.

Впрочем, единственной артикулируемой и, стало быть, определяющей чертой «иного мира» является его функция воссоединения любящих, разлученных «на земле».

Сюжеты многих девичьих рукописных рассказов разворачиваются таким образом, что их персонажи идут на гибель ради любви и вызывают у читательниц слезы (переживание контакта с «царством высших и вечных ценностей») [Борисов 1990b: 181–186].