Наталья Гусева - Русский Север – прародина индославов

Невольно напрашивается вывод, звучащий условно, но связанный с новым этапом в жизни индоарьев — с переходом роли главы рода из женских рук в мужские, — «конь определил становление патриархата».

В разделе книги, озаглавленной «Арии — путь на юг» [104], который посвящен данным о конях и колесницах, нет ни одного указания на связь коневодства именно с индоязычными арьями и сообщается в основном, что: «Вопрос о происхождении конных колесниц в Передней Азии или в Волго-Уралье остается открытым. Хронологический приоритет пока за степями» (с. 178), но нет точной привязки этих фактов к какому-либо племени, и читатель может лишь по таким словам предполагать, что этим племенем могли быть индоязычные арьи. И дальше сказано, что нет данных для сравнительного сопоставления находимых в степи фрагментов колесниц, но приводится важное для нас указание на то, что обнаруживаемые в Передней Азии «многочисленные упоминания колесниц и коней… связаны прежде всего с индоарьями, приход которых в Митании относят к XVI–XV вв. до н. э. …Заслуга индоариев в Митании… в том, что они привели высокородных лошадей, выведенных для колесничной запряжки и научили их лечить, тренировать и запрягать в колесницы» [88, с. 41–45; 104,с. 179]. Эти данные, приводимые в ряде работ археологов и историков, служат главным подтверждением того, что именно в среде индоязычных арьев, продвигавшихся с севера вдоль приуральских земель Восточной Европы, началось и достигло высокого развития коневодство и соответственно ремесло построения колесниц.

Колесница арьев (реконструкция)

Обратившись к материалам «Махабхараты», мы обнаружим множество указаний на то, что воины арьи всегда обращались к услугам состоявших у них на службе колесничих, игравших роль не только погонщиков и направителей упряжных коней, но выступавших в роли специалистов, как наблюдавших за строением колесниц, так и проводивших потребный в бою ремонт. Все эти многочисленные данные подтверждают давние знания индоязычных арьев в области развития конно-колесничного дела, а значит, и возникновение этих знаний следует относить к векам, протекавшим задолго до того, как это дело стало известно в Закавказье, т. е. задолго до указываемого учеными XVI в. до н. э.

Скифский всадник. V в. до н. э.

У историков нет данных, позволяющих определить время начала развития сельского хозяйства в среде предков индоевропейцев (и, в частности, славян) и соответственное начало развития у индоязычных арьев занятий кочевым или полукочевым скотоводством, с которым было связано их стремление к одомашниванию лошади и к прославившему их коневодству и колесничному делу. Но постоянно встречающееся у всех исследователей подчеркивание их неотъемлемой связи с этими занятиями, с этим их культурно-хозяйственным обликом служат хотя и косвенными, но всегда взаимно точно совпадающими указаниями ученых на тот многотысячелетний путь развития, который их племена прошли именно в лесостепных, а впоследствии и в степных зонах Восточной Европы, откуда и началось их продвижение и в Переднюю, и в Среднюю Азию и пролегло главное направление к Индии через северные области Афганистана.

Здесь еще раз можно высказать наше давнее предположение, что арьи достигли Индии не во II тыс. до н. э., как обычно пишут, но гораздо раньше. И об этом можно судить хотя бы по тому факту, что в захоронениях знатных людей в странах Передней Азии обнаружены останки не только одомашненных лошадей, но и части упряжи и фрагменты колесниц, датируемые IV–III тыс. до н. э. [88]. Эти находки сопоставимы с теми, что в более значительном количестве находимы археологами в областях южнорусских и днепро-донецких степей и, следовательно, соотносимы со скотоводами-арьями, развивавшими коневодство задолго до этих веков, а точнее — тысячелетий. И нельзя исключать из истории формирования и развития двух обширных культур — ямной и срубной — тех областей между северной частью русла Волги и Уралом, которые и были ареалом сложения в IV тыс. древнеямной культуры. В этом процессе, несомненно, не могли не принимать участия индоарьи наравне с другими формировавшимися здесь родо-племенными, а затем и племенными общинами индоевропейцев, положивших начало сложению населения Восточной Европы, т. е. главной массой протославян. Отсюда шло дальнейшее их продвижение к югу, и здесь, к западу от Урала, стала складываться задолго до этого их коневодческая культура, достигшая и южнорусских степей. Недостаточное развитие хода археологических работ здесь, в районах приуральской тайги, заставляет надеяться на новые открытия, которые смогут подтвердить эти предположения о путях древних арьев в Причерноморью, где их давнее и длительное присутствие, бесспорно, доказано работами лингвистов и, главное, недавно опубликованной книгой академика О.Н. Трубачева [167]. Специалисты по истории коневодства указывают, что оно развилось у племен Причерноморья уже к IV–III тыс. до н. э., что снова наводит на мысль о приходе арьев в Индию задолго до II тыс., как принять считать.

Необходимо указать на то, что во всех частях Ригведы многие боги описываются как связанные с лошадями или управляющие ими. Так, божества утреннего света Ашвины носят даже имя, означающее «владеющие конями», бог солнца Сурья летит по небу в золотой колеснице, которую несут семь коней, Маруты-ветры тоже, как и главный бог ветра, Ваю, проносятся на конях, и т. п. Такие свидетельства нельзя не учитывать, говоря о коневодстве в среде индоязычных арьев.

В науке остается открытым вопрос о первом знакомстве с конем, о времени даже не первых попыток одомашнивания коня, а о самых первых днях возникновения в сознании людей восприятия некой значимости этого животного. Археологи считают, что до VII тыс. до н. э. человек не знал коня, не освоил возможности его приручения и использования, и начали люди широко применять коня как жертвенное животное, что прослеживается и в данных о развитии срубной культуры в IV тыс. до н. э. Но только ли роль промыслового охотничьего животного отводилась коню до указанных дат? Следует вспомнить о находке русскими археологами стоянки на Сунгире, датируемой 25–30 тыс. до н. э. Выше уже говорилось об обнаружении останков Хомо сунгирикус, этого представителя нордической расы, бывшего членом большой группы людей (семейно-родовой или уже родовой общины?), довольно долго живших на этой стоянке. Здесь мы остановимся на том, что там же было обнаружено и захоронение двух подростков — мальчика и девочки, и в числе множества изделий из бивней мамонта — колец, обручей, бус и прямых метательных копий (до сих пор не выяснен метод выпрямления этих длинных изогнутых бивней) — увидали на груди мальчика подвеску, изображавшую коня. Нет ответа на вопрос — что она могла обозначать? Ведь если коня убивали только для еды, как и других промысловых животных, то почему он изображен в форме амулета или оберега? Не говорит ли этот факт о том, что это животное воспринималось как связанное с каким-то культом? Догадки могут быть различными, но все они сводятся к тому, что на коня не просто охотились, но, видимо, знание о нем носило некую особую форму, и его выделяли из всего состава местной фауны. Это наводит на мысль о возможной древнейшей связи его с представлениями о культе солнца, так ярко отраженном в Ригведе.