Робер Мантран - Повседневная жизнь Стамбула в эпоху Сулеймана Великолепного

Этот интеллектуальный и художественный порыв заметно теряет свою силу после смерти Сулеймана Великолепного. В архитектуре период высокого творчества приближается к своему завершению в строительстве мечети Ахмета I (начало XVII века); в литературе он длится в течение еще целого столетия, но, так сказать, опускается «по нисходящей кривой», если взять в качестве критерия величину талантов и продуктивность литературного труда. Такой упадок (в первом случае «крутой», во втором — «пологий») находит себе объяснение прежде всего в том, что «потенциальные меценаты» султаны Ахмет I и Мурад IV так и остались покровителями искусств всего лишь в потенции: искусства занимали их воображение очень мало, зато поиски плотских наслаждений — очень много. Не следует, впрочем, упускать из вида и того обстоятельства, что Османская империя больше не знает блистательных побед, одержанных на полях сражений, эпоха завоеваний подходит к концу и сменяется эпохой военных неудач, а вместе с ней наступает пора финансовых и экономических затруднений. Некогда обильный источник меценатства высыхает и лишь время от времени дарит наукам и искусствам тоненькую струйку живительной влаги, а вместе с ним исчезает и сильнейший стимул к интеллектуальному и художественному творчеству.

Но вот что необходимо отметить особо: даже в период интеллектуального и художественного подъема XVI–XVII веков, сам факт которого не вызывает сомнения, несмотря на появление именно в этот период ряда блестящих имен, — даже тогда подлинного возрождения, подобного европейскому, все же не произошло. Турецкий ренессанс не состоялся главным образом по причине господствующей системы образования и в силу литературных традиций, унаследованных от арабов и персов. Формализм мударрисов, опирающийся на богословие, не дает места никакому новшеству ни в методах преподавания, ни в области философии; в итоге турки оказываются вовсе не подготовленными к умозрению, к напряженному умственному труду: они довольствуются знанием старинных текстов и довольно старых комментариев к этим текстам, не стремясь осмыслить их по-новому или создать нечто новое. Преподавание литературы и филологии также поставлено в узкие рамки. Во-первых, потому что не чувствуется потребности сойти с пути, проторенного великими авторами прошлых веков, чтобы поискать новых путей. Во-вторых, по той причине, что литературная культура, вырабатываемая данной системой обучения, вовсе не содержит в качестве одного из своих неотъемлемых элементов обсуждение и критику этих великих авторов, но сводится всего лишь к усвоению методики подражания великим образцам. Культура эта включает в себя, помимо прочего, довольно обширный запас арабской и персидской лексики, а также множество заимствованных из того же источника образов и выражений, использование коих в разговоре отличает человека образованного от простолюдина. Таким образом, на протяжении жизни ряда поколений создается искусственный литературный — поэтический и научный — язык, или, скорее, все более заполоняемый арабизмами и иранизмами литературный жаргон, в котором собственно турецкому языку отводится все менее и менее видное место и который от поколения к поколению становится все менее и менее внятным для турка «с улицы». Таковы плоды обучения методом усвоения текстов «наизусть». С другой стороны, турецким литераторам XVI–XVII веков удается овладеть этим искусственным языком почти в совершенстве. Их искусство состоит в том, чтобы писать на нем элегантно, не делая свои сочинения предметом критики ни по форме, ни по содержанию. Что касается содержания, то тут собственный вклад равен исчезающей величине: темы, сюжеты произведений заимствуются у писателей прошлых веков. Но не будем все же солидаризироваться с позицией посла Франции де ла Ай, который, вообще говоря, турок не любил. «Что касается турецкой и персидской литературы, то я должен сообщить Вашему первосвященству, — писал он кардиналу Мазарини, — что на этих двух языках имеются только плохие романы да еще комментарии к Алькорану, которые хуже романов, но именно последние ценятся турками куда выше того, чего они в самом деле стоят» {392} 392 Omont H . Missions archéologiques. Т. I. P. 2. .

Таким образом, литературный «классицизм» XVI–XVII веков при всем его формальном совершенстве склеротичен по сути своей. К этому следует добавить, что поле распространения этой литературы нешироко: распространяется она в рукописях, первая типография появляется только в 1729 году. Вследствие чего литературные произведения и научные труды остаются в изучаемый период достоянием весьма немногочисленной читательской публики. Изустная передача сказаний и память хотя бы отчасти возмещают скудость книжного рынка…

Тем не менее в течение этого периода Стамбул пребывает интеллектуальным и художественным центром Империи: как бы то ни было, поэты, писатели, художники стекаются в столицу со всех концов османского мира. Во времена Сулеймана Великолепного они, снискав покровительство какой-либо важной персоны, проводят свою жизнь самым приятным образом, ведя умные беседы или в конаках своих патронов, или в городских парках, или в дервишеских обителях, а после того как в моду вошел кофе, то и в кофейнях — кахвехане , которые и становятся сразу после своего возникновения средоточиями литературных кружков в столице. Не забывают литераторы и люди искусства и таверны Галаты, как, впрочем, и иные злачные места.

Два литературных жанра у турок в почете — поэзия и историография. Оба они требуют изложения на искусственном и усложненном языке, который позволяет лучшим авторам продемонстрировать виртуозность владения им. Поэзия, в свою очередь, включает в себя такие жанры, как газель, касыда, мерсийе или месневи . Газель — это короткая поэма (самое большее из 15 строф), в которой одна и та же рифма проходит через первую, вторую, четвертую, шестую и т. д. строфы. Она может быть написана на любую тему, но предполагает форму настолько совершенную, насколько возможно, исключает вульгарные или простонародные слова и, наконец, требует нигде не нарушаемого благозвучия. Обычно имя автора появляется в последней строфе. Поэма, вообще говоря, представляет собой как бы поле, на котором поэт упражняется в виртуозном владении ученым языком. Победителем в такого рода соревнованиях единодушно был признан Баки (родился в Стамбуле в 1526 году, умер в 1600-м), превосходный представитель турецкого классицизма, заслуживший еще при жизни лестный титул «султана поэтов». Касыда, в противоположность газели, — поэма довольно большого объема, через все ее строфы насквозь проходит одна и та же рифма, сложены они по одному метру, что придает всей поэме известную монотонность. Форма касыды хороша для эпических поэм, а также для стихотворных «романов» арабско-персидско-тюркской литературы.