Григорий Базлов - Русские гусли: история и мифология

Несколько лет назад со мной был такой случай: девушки плясали «кружка», хороводик, по шажку тихонечко двигались по кругу, а играл мой ученик, и так всё совпало, что вдруг я увидел, что всё поплыло, как на карусели, смазалось Я сначала не понял, а потом осознал, что мы все 7 человек вошли в резонанс. Как раз вот в этот столб и вошли вместе, все вместе в резонансе находясь. Это не какая-то мистика, а просто мы «зазвенели» как струны вместе.

Если инструмент плохо будет строить, не будет «звенеть», то будет ощущение, что инструмент плохой. А как настроишь правильное созвучие, когда происходит по природному звуку, то доска начинает «звенеть», любая доска. И ты чувствуешь, что обертона начинают звенеть и «столб» появляется.

Как же это не священный инструмент, если его не выпустить из рук!? Я вот сажусь, беру этот инструмент, и просто не отойти, потому что у этой музыки есть начало, но нет конца — опять императив. Начало есть всегда, ты начал — первый удар есть, а дальше всё по кругу, и окончания нет. Дёрнул не три, а одну струну — уже рисунок появился, на фоне повторяющегося музыкального полотна появляется узор. Казалось бы, что там есть? А вот эти вот микроэлементы — это и есть вариативность в рамках традиции. Когда наличие основы позволяет идти дальше, а вариативность позволяет изменяться под ситуацию, под условия жизни и разнообразить то, что мы делаем: музыку, ткачество, боевое дело наше или ремесло какое-нибудь. То есть, это развитие, но сама основа традиции, это смена этих основных двух аккордов.

Известный гусляр, наш современник Андрей Байкалец (настоящее имя: Андрей Дмитриевич Кравченко) как-то рассказывал о том, что когда на гуслях извлекается аккорд — мажор (тоника), все пальцы поднимаются вверх, то это солнечный звук: руки словно взлетают вверх — к солнцу. Когда кисть руки опускается вниз, извлекая минорное созвучие (субдоминанта), то это лунный звук. Таким образом, игра на гуслях традиционным способом — это всегда, то воспарение ввысь — к солнцу, за солнечным (мажорным) звуком, то нырок к луне за звуком лунным. Были ли эти его выводы наблюдением, порожденным опытом и знанием традиции, или ему об этом рассказал кто-то из старых учителей, теперь не узнать. 17 сентября 2008 года Андрей Байкалец ушел из жизни.

Согласно описанной мифологической схеме, инструмент, а с ними и гусляр, вписываются в большую космогоническую натурфилософскую конструкцию, в которой сверху находится солнце, снизу луна, а исполнитель посередине. При этом он выглядит уже не как обыкновенный музыкант, а как чудесный игрок, ткущий музыку из переплетений солнечных и лунных звуков. Прежде мы уже говорили о мифологическом тождестве в русской традиции образа волны, лебедя и струны. На скалах Онежского озера есть замечательный петроглиф, который словно иллюстрирует это мифологическое положение. На граните изображен плывущий лебедь, подобно струне под пальцами гусляра: с одой стороны у него солнце, а с другой месяц.

Примечательно, что в исторических воспоминаниях и в непрерывной народной традиции гусли воспринимались как инструмент, являющий собою стройную натурфилософскую модель мироздания. И как не избегай этого факта, то там, то тут мы сталкиваемся с ситуациями, когда на примере гуслей, как на модели, описываются очень сложные космогонические вещи. В мифопоэтической традиции гусли были устойчиво связанны с представлениями о космосе, мире и человеке. Эта связь совершенно согласуется с ранними представлениями философов о соотношении макрокосма — микрокосма. Гусли — модель первобытного космоса. Законы устройства гуслей подобны законам устройства вселенной. Но не только на внешнюю сторону бытия распространяется восприятие через призму образа гуслей. Сама душа человека и тонкие внутренние душевные движения описываются при помощи образа игры на гуслях уже в православной аскетике, в обучении молитве Иисусовой. Неслучайно, что и представление о правильно настроенных и расстроенных гуслях соотносится с русскими этико-философскими образами Кривды и Правды. Расстроенный (по Кривде) инструмент делает гусли (подобно целому миру) отталкивающими, не способными к творчеству, удалённым от Бога.

А кривда у нас пошла по всей земле.

По всей земле, по всей Святорусской.

Она легла к нам на ретиво сердце.

От того стал народ неправедный,

Неправедный, народ злопамятный.

Кто по кривде будет жить,

Тот отчаянный от Господа! [170]

Правильно же настроенные гусли (по Правде) возносят разум к небу. Он сам звучит и устраивает этим звучанием всё вокруг.

Кто по правде будет жить,

Тот причаяный ко Господу! [171]

Если гусли рассматривать как космогоническую и нравственную модель вселенной, то правильный строй соотносится с нравственным законом, установленным Богом в макрокосмосе. Причём, вся материальная сторона «космоса» гуслей, как бы хорошо гусли не были бы сделаны, утрачивает смысл, если в звучании нет Правды, если инструмент плохо настроен. Таким образом, манифестируется преимущество нравственного над грубо вещественным. Подобно тому, как в мироздании нравственный закон преобладает над физическим устройством вселенной.

Многие гусляры отмечали, что в том случае, когда не получается найти правильный ответ на какой-либо вопрос или когда не понятно, какое следует принять решение, то нужно поиграть на гуслях. Ум очистится, остановится мысленный разговор, прекратится внутренний спор с самим собой, и в голову тихо придёт правильное решение. Есть люди, постоянно применяющие этот приём в своей жизни.

Мне случилось участвовать в обсуждении, на котором гусли и гусельную игру сопоставляли и сравнивали со сказкой «Семь Семёнов». Было найдено множество поразительных параллелей. Но в основном говорилось об аналогиях: что гусельный короб — это лодка, семь струн — это семь братьев Семёнов, расположенных по старшинству, снизу вверх. Царь — это разум игрока (тот царь, что в голове), а премудрая царевна — это мудрость, опытность игрока.

Во время игры на хороших, правильно настроенных гуслях часто появляются обертоны. Наряду с той мелодией, которую исполняет музыкант, образуются новые звуки, которые, кажется, возникают сами по себе, из воздуха. Становится отчётливо слышна ещё одна мелодия, появившаяся непонятным образом, но находящаяся в согласии с игрой гусляра. Возникает слуховое ощущение присутствия ещё одного или нескольких невидимых музыкантов.

Игорь Петров заметил, что, наверное, прежде эта необъяснимо появляющаяся музыка, могла восприниматься, как «нездешние голоса», звуки играющих предков, которые пришли с Того Света на зов гусельных струн.