Анатолий Штейгер - Мертвое «да»

Мертвое тело с живой душой — одно, а вот живое тело с мертвой душой…

Я могу взять на себя судьбу — всю. Но не могу и не хочу брать на себя случайности(тей). Лень и прихоть — самые меня отвращающие вещи, слабость — третья <���…>

28

30-ГО СЕНТЯБРЯ 1936 Г., ЧЕТВЕРГ. VANVES (SEINE) 65, RUE J. В. POTIN

— Между первым моим письмом и последним нет никакой разницы… [155] Слова Штейгера. В его письме к Цветаевой: «Между моим этим письмом на 16 страницах (то есть письмом исповедью) и моим последним письмом — нет никакой разницы. Ни в тоне, ни в содержании, ни в искренности — никакой. Но зато какая разница в Ваших ответах на эти письма…» (Там же. С. 67).

— Да, но между Вашим первым письмом и последним была вся я к Вам — Вы скажете: два месяца! — но ведь это не людских два месяца, а моих, каждочасных, каждоминутных, со всем весом каждой минуты — и вообще не месяцы и не годы — а вся я. Вы же остались «мертвым» и — нехотящим воскреснуть. Это-то меня и убило. В другом письме, неотосланном, я писала Вам о мертвом грузе нехотения, который, один из всех , не могу поднять.

Я обещала никогда Вам не сделать больно, но разве может быть больно от того, что человек не может тебя видеть в ничтожестве , что он для тебя хочет — самого большого и трудного, что он в тебя верит — вопреки очевидности, что он требует с тебя — как с себя. Поверьте, что если бы я Вас только жалела — Вы бы правды от меня не услышали: чем бы дитя не тешилось, лишь бы…

Но я приняла Вас за своё дитя, которое лучше пусть — плачет, только не тешится. Только не тешится . В моем последнем письме была вся настойчивость моей веры в Вас, оно, единственное из всех, было не любимому, а — равному (и только потому — суровое) — и может быть в нем я Вас больше всего — любила. И об этом стих моих — тогда — 26-ти лет:

В этом письме я с Вас хотела — как с себя.

Поймите меня: я Вам предлагала всю полноту родства, во всей ответственности этого слова. И получаю в ответ, что Вы — мертвый, и что единственное, что Вам нужно — дурман. Это был — удар в грудь (в которой были — Вы) и, если я не упала — то только потому что никакой человеческой силе меня уже не свалить, что этого людям надо мной уже не дано, что я умру — стоя.

Друг, я совершенно лишена самолюбия, но есть вещи, которые я не могу перенести, например — физически, на строке — себя и Адамовича вместе [157] В своем письме к Цветаевой Штейгер пытался защитить Адамовича: «…Адамович пишет ведь не только капризные критические статьи по газетам. Если Вы читали его комментарий в «Числах» и Современных Записках, «Рамона ортиса» (Рассказ Г. Адамовича. Париж. «Числа». 1931 № 5) в «Числах», некоторые его стихи, то неужели Вы все же будете обвинять и Адамовича в ничтожестве… Но этот спор бесполезен…» (Там же. С. 68). Позднее, в письме к Ю.П. Иваску, Цветаева назовет Штейгера «выкормышем» Адамовича. . Мой первый ответ: там, где нужен Адамович — не нужна я, упразднена я, возможен Адамович — невозможна я, — не потому что мы поэты разной силы, я Встану и становлюсь рядом с самым бедным , а перед некрасовским: Внимая ужасам войны [158] … внимая ужасам войны… — начальная строка стихотворения без названия Н.А. Некрасова (1855). Написано под впечатлением от Крымской войны. — как встала на оба колена — так и осталась — но Адамович (и все ему подобные) — не бедный, и даже не нищий духом, а — немощный духом — и не хотящий мочь, и не верящий что можно мочь — и не хотящий в это поверить — это уже не нeмощь, а нeхоть, т. е. самое безнадежное и неизлечимое, ибо не с чего начать, — и в таких руках видеть мое чудо — и знать, что из этих рук (даже не держащих! уже заведомо — выронивших!) не вырвать — потому что другому в этих руках ( которых — нет ) — хорошо — бесполезное — и унизительное — и развращающее страдание. Тут только одно — отойти.

…Конечно, есть больше. Есть материнское — через всё и вопреки всему. Есть старая французская баллада — сердце матери, которое сын несет любимой, и которое, по дороге, споткнувшись — роняет, я которое:

[— А сердце ему сказало:

— Не ушибся ли ты, малыш? (фр.).]

Но — идете ли Вы на это, хотите ли Вы так быть любимым: жаленным ? Ибо, если Вы этого хотите от меня, этого от меня — хотите , оно — будет, т. е. я в вашем отношении окончательно перестану быть , сразу сниму все требования (и первое из них — равенство), приму заранее и заведомо — всё: Бог с тобой — только живи…

Но не будучи в состоянии Вам дать — ничего, кроме материнского зализывания ран, звериного тепла души, — связанная по рукам и по ногам Вашим нежеланием другого себя, невмещением, невынесением другой (всей) меня — смогу ли я Вам быть радостью? — С зашитым — отказом — ртом.

Думайте.

Я Вас хотела (мечтала) большим, свободным, сильным, родным — так — чтобы на улице узнавали, шагающим в шаг.

Не можете — что же, буду стоять над Вами, клониться, когда холодно — греть, когда скучно и страшно — петь.

Я хотела — оба ( и шагать, и греть). Вы хотите — одного, пусть будет так, пусть будет как Вам нужно, всё , что Вам нужно, то, что Вам нужно, так много — так мало — как Вам нужно. Во весь рост я живу в стихах, в людях — не дано, и меньше всего (как ни странно) дано в любимых — нам — быть и жить. Друзьям от нас не больно, мы можем им говорить всю правду, не страшась — живого мяса. Я хотела Вас не только сыном, не только любимым, а еще — другом: равным . Но пора понять, что для себя мы ничего не должны хотеть, даже нашей радости чужому росту, что и это — себялюбие («другому — как себе » — нет: другому — как ему ) пора принять, что любовь — окончательное и единственное нам на земле данное небытие : не будь, иначе ты другого заставляешь быть — «не даешь ему жить» (небыть).

И — возвращаясь к Вашей боли: — мой друг, после Вашего письма о 3-м часе утра за 10-й чашкой кофе — у меня и мысли не могло быть, что что-нибудь — от меня Вам может сделать больно. Это письмо меня так предельно упраздняло. Я написала Вам — для очистки совести, воззвала — с последней и малой надеждой быть услышанной, сказала — потому что не могла не сказать. Вы мне в этом письме сказали, что Вы — после двух месяцев дружбы со мной и со всем будущим этой дружбы — мертвый , и я, как всегда, поверила, а мертвому больно быть не может, потому что ему уже было больно, так было — больно — что и стал мертвый. Гарантия . Думать о том, что я могу Вам сделать больно — после такого Вашего заявления — было бы самомнением, а если б Вы знали — как я от него далека!