Андрей Фесенко - Русский язык при Советах

«…Это было очень оживленное собрание и о нем стоит рассказать… За городом на веселой весенней лужайке собрались имена существительные…

…К нам, например, [промолвили Прения] журналисты прикрепили на всю жизнь глагол «развернулись» и нам из-за него дышать невозможно. Как только газетчик упоминает о прениях, сейчас же его перо уже само выводит «развернулись»…

– У меня тоже нелады с глаголом, – - сказала хорошенькая Окраина. – За мной как тень бродит глагол «преобразилась». И обязательно в таком сочетании: «преобразилась до неузнаваемости»…

– А я упорная, – сказала Борьба. – Чудесная характеристика, что и говорить! Но нельзя же всю жизнь одно и то же! Ведь русский язык красив, богат и разнообразен!

…Многие журналисты [произнесла Речь] привыкли называть меня взволнованной, и нет мне в жизни другого прилагательного. Иногда на одной странице я восемь раз взволнована…

– А нам на двоих, на меня и на Образ, выдали одно прилагательное, – грустно сказал Факт. – Вы его хорошо знаете: это прилагательное «яркий». Яркий образ. Яркий факт. Так и ходим со столбца на столбец, сияя своей яркостью…

– А вот я всегда целый, – заявил Ряд. – Так у нас и шпарят: «целый ряд домов», «целый ряд людей»…

В общем, как видите,… на лужайке, недалеко от окраины, которая за сравнительно небольшой отрезок времени до неузнаваемости преобразилась, широко развернулись прения, и целый ряд ораторов выступил со взволнованными речами, где были приведены яркие факты упорной борьбы имен существительных против шаблона». (Подчеркнуто автором). (Совещание имен существительных, Крокодил, 30 мая 1951).

Стандарность словосочетаний в языке советской литературы вызывает не только улыбку, но и возмущение. Так, выступая на Втором всесоюзном съезде писателей К. Чуковский взволнованно вопрошал:

«Как можно, например, поверить, что мы восхищаемся художественным стилем Некрасова, если об этом самом Некрасове мы пишем вот такие слова:

«Творческая обработка образа дворового идет по линии усиления показа трагизма его судьбы»… Что это за «линия показа»? И почему эта непонятная линия ведет за собой пять родительных падежей друг за дружкой… И что это за надоедливый «показ», без которого в последнее время, кажется, не обходится ни один литературоведческий опус («показ трагизма», «показ ситуации» и даже «показ этой супружеской четы»)? И что это за такая «линия», которая тоже вошла в жаргон литературоведческих книг так прочно, что мелькает чуть ли не на каждой странице…

Если ты написал «отражают», нужно прибавить «ярко»; если «протест», то «резкий», если «сатира», то «злая и острая». Десятка полтора таких готовеньких формул зачастую навязываются учащимся еще на школьной скамье…

Каждое из них (словосочетаний – Ф.) вполне законно и правильно, и почему же не воспользоваться ими при случае. Но горе, если они в своей массе, в своей совокупности определяют стиль наших книг и статей». (Литературная Газета, 25 дек. 1954).

Бездушное употребление слов, превращенных в ничего не говорящие штампы высмеивалось еще значительно раньше 3. Маяковским в его уничтожающем стихотворении «Искусственные люди»:

Разлад в предприятии -

грохочет адом,

буза и крик.

А этот, как сова,

два словца изрыгает

– Надо

согласовать.

Учрежденья объяты ленью.

Заменили дело канителью длинною.

А этот

отвечает

любому заявлению

– Ничего,

выравниваем линию. -

Надо геройство,

надо умение,

чтоб выплыть

из канцелярщины вязкой,

а этот

жмет плечьми в недоумении

– Неувязка…

…Разлазится всё,

аппарат вразброд,

а этот,

куря и позевывая,

с достоинством

мямлит

во весь свой рот

– Использовываем. -

Тут надо

видеть

вражьи войска,

надо

руководить прицелом,

а этот

про всё

твердит свысока

– В общем и целом…

(Подчеркивание наше – Ф.)

Совмещение не к месту употребленных фраз и общая малограмотность давали комическое преломление штампов. Первым, кто литературно отобразил это явление, оказался столь популярный, позже жестоко осужденный партийной критикой, Михаил Зощенко:

Вот они и подрались.

А только надо сказать, промежду них не было классовой борьбы. И тоже не наблюдалось идеологического расхождения. Они оба два были совершенно пролетарского происхождения. («Серенада»).

В нашей, так сказать, пролетарской стране вопрос об интеллигенции – вопрос довольно острый. Проблема кадров еще не разрешена в положительном смысле, а тут, я извиняюсь, женихи. («Спекулянтка»).

Спустя много лет журнал «Крокодил» пародировал штампованную речь докладчиков на собраниях в бытовой юмореске «Критик в парикмахерской» (10 мая 1950), где на вопрос парикмахера, доволен ли клиент его работой, следовал пространный ответ:

– Видите ли, с одной стороны, будто всё охвачено, но, с другой – не всё на надлежащем уровне. Отдельные волосы явно выпирают. Положительный характер зачеса не скрывает пробела на макушке, но удачное включение одеколона вполне компенсирует общие недостатки.

Подобное же юмористическое применение штампов находим и у Л. Ленча:

…раз ты вышла замуж за руководящие кадры – должна быть культурной… (Дорогие гости, 37).

– Ну, а как тут у вас идут танцы?… Как говорится, каков процент охвата? (Там же, 73).

Можно допустить, что в первые годы Революции штампы, насаждаемые властью, привились из-за языковой нетребовательности серой массы, вовлеченной в построение советского государства. Но время шло, а уровень грамотности советского обывателя всё еще оставался низким. Некоторые писатели (в частности, Б. Пильняк) охотно обыгрывали языковые ляпсусы, другие же, как К. Ф. Федин, возмущались падением культуры речи, откровенно заявляя:

«Можно было бы собрать неисчислимое множество примеров безграмотности повседневной нашей литературной действительности… Ошибки, повторяемые газетой и журналом, усваиваются всей страной. А мы ликвидируем неграмотность и насаждаем безграмотность…» («Фельетон о языке…», Звезда, № 9, 1929).

Через два с лишним десятилетия К. Паустовский в статье «Поэзия прозы» с горечью писал о том, что «много искаженных, испорченных слов проникает в газеты и даже в художественную литературу».

Действительно, в течение многих лет советы уделяли преподаванию русского языка самое незначительное внимание, делая упор на политическое воспитание молодежи и ее техническое образование. Неудивительно поэтому, что некая Е. Строгова в своей статье «О невежестве» (Известия, 27 июня 1936), говоря о культурном уровне студентов Института мясной промышленности, вынуждена была констатировать:

«…На диктанте студенты получили почти поголовные «неуды». Из 73 дипломников 30 человек не были допущены к дипломному проектированию, потому что обнаружили безграмотность на экзамене по русскому языку…»