Андрей Фесенко - Русский язык при Советах

На это же указывает и В. Гофман («Язык литературы», стр. 63), говоря, что «Михаил Презент в своей небольшой книге «Заметки редактора» (1933 г.)…справедливо восстает против канцелярско-бюрократической фразеологии, засоряющей газетно-журнальный язык, против обедненного словаря…».

То, что указанные авторы отмечали, как уродливое явление в 20-ых годах, оставалось типичным для партийно-бюрократического языка и через двадцать с лишним лет, как это отмечает Б. Галин в своем нашумевшем очерке «В одном населенном пункте» (Новый Мир, №11, 1947):

Но была одна особенность в его речи, которая поразила меня. Он почему-то любил вводить в свою свободно текущую речь тяжелые бюрократические обороты, вроде: «в данном разрезе», «на сегодняшний день»…

Я остался с ним один на один и спросил:

– Откуда, Герасим Иванович, вы взяли эти никчемные слова? – Он удивился и даже обиделся.

– Ведь так говорит мой сын (второй секретарь райкома – Ф.), так говорит Василий Степанович Егоров (первый секретарь райкома – Ф.), так говорите и вы, товарищ Пантелеев (штатный пропагандист райкома – Ф.).

Такую тяжеловесность и нескладность речи, на этот раз младшего поколения партийных работников – комсомольцев, отмечал и В. Викторов в статье «Язык великого народа» (Комсомольская Правда, 16 окт. 1937):

«…Неприятно и странно слышать из уст многих комсомольских работников исковерканную, нестройную речь, уснащенную дикими выражениями, вроде «на сегодняшний день мы имеем», произвольными ударениями в словах, неимоверными по длине периодами, в которых нет ни складу, ни ладу… Многие комсомольские работники бесконечно злоупотребляют местоимением «который»…

В своей статье «Назревшие вопросы» (Предсъездовская трибуна: Лит. Газета, 23 ноября 1954) Н. Задорнов также признает, что «…канцелярщина въедается у нас в народный язык и местами сушит его. Не раз приходилось мне слышать, что молодежь в деревнях и на заводах, да и в высших учебных заведениях подражает в разговоре выражениям деловых бумаг. Часто канцелярские обороты речи считаются чем-то вроде хорошего тона» [9].

Такой бюрократический язык, хотя и бытует в революционную эпоху, но полон архаизмов, еще церковно-славянского происхождения: сей, кои, коего, коему, каковой, таковой, дабы, ибо и множество других.

Но всё же основным процессом в советском языке, конечно, явилась не архаизация [10], а политизация его при широком применении сокращений. Если Ленин пытался определить новый общественный строй формулой:

советы + электрификация = коммунизм,

то говоря о состоянии русского языка в начальный период существования советской власти можно для образности воспользоваться аналогичным построением:

политизация + аббревиация = советский язык.

Насколько новые формы жизни, а с ними и соответствующая лексика были по началу чужды народу, так как в значительной степени, создавались не им самим [11], а где-то в правительственных кругах, свидетельствует небольшой диалог, данный Ф. Гладковым в его нашумевшем и в свое время очень популярном романе «Цемент»:

– Кто ехал с тобой в фаэтоне?

– Товарищ Бадьин… предисполкома…

– Предисполкома? Это по каковски?

– По таковски. По русски.

– Врешь. Русский язык не такой. Это ваш жаргон…

(105).

Но этот «жаргон» неумолимо утверждался и даже развивался, охватывая живую речь и литературу. Так, у того же Гладкова находим целые фразы, построенные на советской терминологии, которые нашим предкам показались бы совершенно чуждыми и непонятными, даже не русскими:

Мы об этом говорим на каждой партконференции, на съездах советов и профсоюзов: производительные силы, экономический подъем республики, электрификация, кооперация и прочее. (Там же, 83).

«Говорили, и многие не понимали», – могли бы мы добавить.

Не менее показательным в смысле насыщенности литературной речи советской спецификой является и отрывок из романа Шолохова:

Процент коллективизации по району – 14,8. Всё больше ТОЗ. За кулацко-зажиточной частью остались хвосты по хлебозаготовкам. (Шолохов, Поднятая целина, 8).

Если в этой фразе найдутся еще «нейтральные» русские слова: «всё больше» и «остались», то, например, в следующем предложении, разбитом по отдельным словам и словосочетаниям:

«…райпартком/по согласованию с райполеводсоюзом/вы-двигает на должность/председателя правления колхоза/уполномоченного райпарткома/двадцатипятитысячника/товарища Давыдова. (Там же, 111).

всё является непрерывной вязью советских выражений, и только в конце к ним примыкает нейтральная, вневременная русская фамилия «Давыдов».

Следующие фразы из книг, написанных уже после Второй мировой войны, также говорят о множестве существующих в языке советизмов:

Он читал вывески: «Приемный пункт Заготживсырье», «Сберкасса», «Ларек Сортсемовощь». (Вс. Кочетов, «Под небом родины», Звезда, № 10, 1950).

Геннадий служил в экспедиции Союзпечати, по автотранспорту – в Заготзерне, снабженцем в гостинице, опять по автотранспорту в Главрыбсбыте… (В. Панова, Времена года, 76).

Николай Николаевич снял телефонную трубку и стал звонить в крайплан, в крайсельпроект, в крайзу, в крайснаб, в крайсельэлектро… (Бабаевский, Кавалер Золотой Звезды, 197).

Известный английский писатель Джордж Орвелл, автор блестящих сатир на советскую действительность – «Скотский хутор» (The Animal Farm) и «1984» (Nineteen Eighty Four), разрабатывает в этой своей последней книге вопросы языка будущего, который, якобы, воцарится при победившем «ангсоце» (Ingsoc), т. е. английском социализме, и посвящает этой проблеме специальный раздел: «Appendix – The Priciples of Newspeak». Совершенно очевидно, что проницательный автор пародирует русский язык советского периода, заявляя, между прочим:

«Новоречь была построена на английском языке, как мы теперь знаем, хотя много фраз в новоречи, даже если они не содержали новообразованных слов, были бы едва понятны человеку, говорившему на английском языке нашего времени…Название всякой организации или группы людей, доктрины или страны, учреждения или общественного здания, неизменно сокращалось, пока оно не принимало обычной формы, а именно, не превращалось в одно легко произносимое слово с возможно меньшим количеством слогов, которое сохраняло бы связь со своим первоначальным происхождением». (Перевод наш – Ф., р.р. 304, 309).

Жизнь, сведенная согласно марксо-ленинской доктрине к борьбе классов, партийной бдительности и трудовому энтузиазму масс, привела к тому, что литературный и разговорный язык был также сведен к унылому перечню или набору стандартных словосочетаний, замкнувших политический горизонт и серый быт советского гражданина.

Этот гражданин, иногда малограмотный, не всегда разбирающийся в подлинном смысле исконных слов родного языка, должен был оперировать множеством непонятных ему слов политической терминологии, созданной не потребностями его личного «я», а государственными формами, заранее заготовленными большевистской кликой.