Андрей Фесенко - Русский язык при Советах

В согласии с этой линией языковой политики в советской литературе Ф. Гладков в 1953 году заявил в своей статье «О культуре речи», что:

«Нельзя оправдывать областных диалектных говоров среди интеллигентных людей и литераторов ссылкой на то, что люди эти выросли и учились где-то на юге или на западе. Законы русского произношения и русская грамматика должны быть общеобязательной нормой для всех…

Для литераторов прошло время стилизации областных говоров в своих книгах». (Новый мир, № 6, стр. 237).

Всё же введение диалектизмов присуще общему языку, как разговорному, так и литературному различных периодов. Говоря именно о русском послереволюционном языке, следует отметить постепенную потерю удельного веса в общем языке локализмами и приобретение его профессионализмами, конкурирующими, пожалуй, только с варваризмами, вернее интернационализмами, так тесно связанными с политической терминологией и отчасти с техникой.

Специфика советской системы, при которой широкие слои населения «бережно» ограждаются от влияния Запада, от подлинного и объективного знакомства с ним, с его положительными чертами и достижениями, приводит к тому, что СССР варится в собственном соку. Правительство, без конца повторяющее, что «труд – дело чести, доблести и геройства» (Сталин), стремится привить советскому гражданину интерес ко всевозможным проявлениям этого труда, облеченного социалистическим пафосом. Газеты и журналы заполняются приказами, сводками, репортажами о количестве свиноматок, выращенных за такой-то период, в таком-то колхозе, такими-то свинарками; о ходе ремонта тракторов в такой-то области; о подготовке к зяблевой вспашке по республикам; о литраже молока, выдоенного доярками какой-нибудь неизвестной МТФ; о весенней путине; о продукции шарикоподшипникового завода; о соревновании по угледобыче.

В последние годы газеты запестрели узко-профессиональными, непонятными широкому читателю обозначениями, отражающими процесс, который может быть охарактеризован следующим образом: переживающая духовный застой, лишенная возможности развивать не только критически, но и просто правдиво социальные и политические темы советская пресса «ударилась» в своего рода производственный натурализм. Копание в мелких производственных моментах, придание незначительным частным событиям всесоюзного значения стали обычным делом советских газет, в том числе даже и «Литературной Газеты» (!). Так, например, в последней за 26 января 1949 года мы находим:

знатный фуркист (работающий на машине Фурко для вытягивания стеклянной ленты),

стерженщица (работница, изготовляющая масляные фильтры на автозаводе) и т. д.

На первой странице новогоднего номера «Известий» (1948) находим сообщение о том, что «…одновременно с домной введены в строй турбовоздуходувка, газоочистка, разливочная машина и коксоподача».

Но надо признать, что в процессе такого часто неоправданного введения терминов «узких» профессий в общую жизнь страны, в язык всё же входят не только метафорически-воспринятые техницизмы, но и целые группы слов и выражений, становящихся, таким образом, одним из факторов обогащения общей лексики. Многие трудовые процессы и их техническая специфика раскрываются широкой публике через периодическую литературу, общеобразовательные лекции, кинохронику. Таким образом, общеизвестными стали:

из сельского хозяйства – скирдование [28], яровизация…

из тяжелой промышленности – каупер, блюминг, выдать плавку, задуть доменную печь [29]…

из нефтепромышленности – крекинг, нефтепровод…

из угледобывающей промышленности – на-гора, выход добычи на отбойный молоток…

из железнодорожного дела – оборачиваемость вагонов, спаренная езда, сквозная бригада…

из области торговли – завозить (в значении «доставлять»), завозчик, затоваривать…

О двойном процессе – исчезновении сугубо локальных профессионализмов, отображавших моменты дореволюционного производства, с одной стороны, и введении в литературный язык локализмов, оказавшихся нужными и полезными, с другой, свидетельствует и советский лингвист С. Ожегов («Основные черты развития русского языка в советскую эпоху», стр. 29-30):

«Исчезает старая производственная, очень дифференцированная по говорам, крестьянская терминология в связи с коренным изменением техники и форм колхозного производства и последовательно заменяется единой для всего языка новой производственной терминологией… Словарный состав территориальных диалектов постепенно идет к слиянию со словарным составом общенародного языка… Обогащение терминологии идет или путем усвоения готовых слов, например: «огрех» – место на пашне, оставшееся по оплошности не запаханным или не засеянным (теперь появилось и переносное значение – оплошность, недоделка), «путина», или путем создания производных слов на основе диалектных, напр.: «пропашные культуры» (из областных слов «пропашка», «пропашек»), «теребильщик» (от областного глагола «теребить» лен)».

Дальше С. Ожегов говорит об удельном весе профессионализмов в общем языке:

«По своей значимости для общенародного языка и по характеру состав слов этого рода (профессиональной речи – Ф.) очень многообразен. Здесь и новые производственные слова («высотник», «скоростник», «распиловка») и старые слова с обобщенным значением («гулять» в значении быть свободным в свой выходной день, «отгул» – отдых от работы в возмещение излишне переработанного времени)». (Там же, стр. 31).

Из позднейших наблюдений над развитием территориальных диалектов (преимущественно крестьянских говоров) и их взаимодействия с литературным языком можно вывести заключение, что среди подобных диалектов очень быстро усиливается тенденция интегрирования терминов, несмотря даже на приятие в свое время некоторых из них в общий язык. Так, напр., Ф. Филин («Новое в лексике колхозной деревни», стр. 143) говорит:

«…Казалось слово зеленя? должно было бы остаться в речевом обиходе колхозников, поскольку оно является литературным термином. Но и это слово быстро выходит из употребления. Почему? Жизнь создала потребность в общем термине для всех зерновых культур (и не только зерновых). Этим общим термином стало слово всходы, частными же оказались – всходы ржи, всходы овса, всходы клевера и т. д.»

Аналогичное произошло и со словом гумно?, превратившимся в «молотильный сарай», с подобным ему терминологическим рядом «кормовой сарай», «инвентарный сарай», «пожарный сарай» и т. п.

Кроме внутренней лексической перестройки диалектов, наблюдается и сильная ассимиляция последними общеязыковых слов, при всё более и более ослабевающем обратном влиянии – диалектов на общий язык.