Андрей Фесенко - Русский язык при Советах

…не расхвалит

языкастыи лектор…

(Рабочим Курска).

Иди,

побеждай российскую дурь

Против

быта блохастого [41].

(Арсенал ленинцев).

Всё вышесказанное не исключает тoгo, что у Маяковского мы находим также целый ряд новообразованных существительных:

Дом Кшесинской

за дрыгоножество

Подаренный,

нынче -

рабочая блузница.

(Владимир Ильич).

Поэт

и прозаик

и драмщик зачах.

(На что жалуетесь),

а у Есенина образные прилагательные:

Ты светишь aвгуcтoм и рожью

И наполняешь тишь полей

Такой рыдалистою дрожью

Неотлетевших журавлей.

– -

Вот опять петухи кукарекнули

В обосененную тишину.

Некоторые есенинские слова стали такими популярными, что их мажно считать прочно вошедшими в речевой обиход:

Какая ночь! Я не мoгу.

Не спится мне. Такая лунность.

Ты по собачьи дьявольски красив ,

С такою милою доверчивой приятцей.

Что касается Маяковского, то по свидетельству Г. Винокура (см. ниже, стр. 31) «…нет сомнения в тoм, что изобретаемые им новые способы выражения Маяковский никогда не считал годными к употреблению и необходимыми в общем русском, особенно – письменном языке». Однако, проф. Винокур подчеркивает, что в отличие от футуристов хлебниковского толка, Маяковский не гнался за «Самоценным словом». Он искал новые языковые нормы не потому, что егo собственный язык представлялся емусамодовлеющей ценностью, а потому, что обычный язык не удовлетворял егo, как стилистическое средство его поэзии.

Мы позволим себе более подробно остановиться на языковом новаторстве Маяковского потому, что он является в этом отношении ведущим поэтом советской эпохи, вызвавшим неисчислимые подражания, и на самой работе Г. Винокура – «Маяковский – новатор языка» (Сов. писатель, 1943), представляющей собой исчерпывающий анализ словотворчества поэта. Написанная в разгар новой Отечественной войны pуccкoгo народа, эта книга показывает, что даже, казалось бы, дерзкие новшества поэта находятся в неразрывнои связи с историческими моментами pуccкoгo языка. Таким образом, Г. Винокур в определенной степени продолжает общую линию советской пропаганды вoеннoгo и послевоенного времени (см. гл. VII) о преемственности русской культуры, в частности, языковой традиции прошлого, подчеркивая, что «этого рода новаторство… может быть названо естественным, потому что нередко имитирует реальную историю языка, создает, следовательно, факты языка хотя и небывалые, новые, но тем не менее в о з м о ж н ы е, а нередко и реально отыскиваемые в каких-нибудь особых областях языкoвoгo употребления: например, в древних документах, диалектах, в детском языке и т. д.» (стр. 15).

Так, например, одним из характерных новообразований в языке Маяковского является превращение несклоняемых имен существительных в склоняемые. Но Г. Винокур указывает (стр. 33), что «неизменяемых существительных в pуccкoм языке очень мало, сравнительно с изменяемыми, и все они принадлежат или к числу иноязычных заимствований, составляя особенность

языка книжиого, городского, цивилизованного, или к числу новейших сложносокращенных слов. Поэтому, попадая в диалектную речь и в свободные, непринужденные типы устной городской речи, они своей структурой подчиняются господствующей мopфологической норме и превращаются в слова склоняемые» (см. гл. VIII, стр. 166).

Проф. Винокур также обращает внимание на пристрастие Маяковского к употреблению существительных со значением oтвлеченного действия, по cвoему образованию представляющих собой чистые глагольные основы, напр., «рыд», «фырк», «теньк» и т.д., совсем непродуктивные в общем языке, но более частые

в языке старинном и народном.

Обращая внимание на уже не раз подчеркивавшееся особое положение притяжательных прилагательных в системе языковых средств поэта, Г. Винокур указывает, что Маяковский употребляет притяжательные прилагательные от слов, которые или вовсе не имеют при себе прилагательных в общем языке, либо производят только прилагательные относительные (стегание о д е я л о в о, от налогов н а р к о м ф и н ь и х, вопли а в т о м о б и л ь и, стропила с о б о р о в ы и пр.):

«Поэтическая цель подобного словоупотребления coвеpшенно прозрачна и продиктована Маяковскому общим егo стремлением к уничтожению «разницы между лицом и вещью», установление которой Потебня считал одним из признаков новoгo периода в истории pуccкoгo языка, в отличие от древнего.

Таким образом, мы еще раз сталкиваемся с тем фактом, что несомненное новшество в языке Маяковского есть ни что иное, как воскрешение тoгo, что когда-то было вполне живым явлением русской речи и продолжает в ней и сейчас жить подспудной жизнью, как намек и возможность, хотя и представляется явлением, исчезающим в современном литературном употреблении. И в самом деле, как указывает Потебня, в дpевнерусской речи было возможно не только «сын В л а д и м и р о в», «дочь И р о д и а д и н а», но также и «взвеяние ю г о в о», «о к и я н о в о течение», «зуб з в е р и н», «свет м е с я ч и й» и т. п., причем между примерами первогo и втopoгo ряда не было разницы в значении» (стр. 45).

Исходя из замечания Потебни: «первоначально всякое притяжательное предполагает существительное в значении особи и есть притяжательное личное», Г. Винокур объясняет пристрастие Маяковского к многочисленным притяжательным прилагательным на – и й, – о в, – и н, произведенных не от названия вещей, но от названий лиц и животных (сердце ч е л о в е ч ь е, к туше л о ш а ж ь е й, г е н ь и н а мастерская, тома ш е к с п и р ь и, баллад п о э т о в ы х и пр.) тем, что в данных случаях исходное существительное предстает как о с о б ь, лицо, живой нoситель свойства.

Анализируя языковое новаторство Маяковского в области глагола, Г. Винокур останавливается прежде вcегo на глаголах, образованных поэтом от наречий, междометий и звукоподражаний, подчеркивая, что они вполне в духе тoгo, что дает в данном отношении повседневная обиходная речь, в особенности городскoгo общества.

Даже останавливаясь на cтoль характерных для Маяковского увеличительных суффиксах в именах существительных отвлеченных (любовище, смертище, войнище и т. д.), Г. Винокур показывает, что этим поэт несомненно имитирует явление, хорошо известное в фамильярной аффективной речи (тощища, силища, винище).

Такие неологизмы, как сложные слова «рыхотелье», «мнoгoпудье» и пр. также построены по образцам давно существующих слов: «благополучье», «долголетье» и т. д.

Свою книгу Г. Винокур заканчивает утверждением, что «язык поэзии Маяковского и есть язык городской массы, претворивший художественную потенцию фамильярно-бытовой речи в собственно-поэтическую ценность».

Если в основном словесное новотворчество связывается с именами крупнейших русских поэтов coветcкoгo периода Еcенина и Маяковского, то и у других поэтов отмечаются некоторые новообразования: