Владимир Жельвис - Наблюдая за русскими. Скрытые правила поведения

Забавный факт. Очень неординарная личность, актёр и одновременно священник Иван Охлобыстин до принятия сана весьма своеобразно развлекался. Например, он ходил по московским электричкам и просил милостыню. Охотнее всего, говорит он, подавали, если на плакате, который он держал, было написано что-нибудь вроде: «Проиграл все деньги в казино. Жена убьёт. Помогите!» Или: «Не работал и не хочу. Дайте на пиво!» Очевидно, люди ценили юмор и наглость. Попробовал бы Охлобыстин попрошайничать с такими плакатами где-нибудь в протестантской Европе! Ох, не поняли бы!

Соответственно, роль личности в русском самосознании намного ниже роли коллектива. Старики помнят, как на парт- и профсобраниях прорабатывали людей, заботившихся о себе и своих близких: «Вы ставите себя выше коллектива!» Страшное преступление. Или вспомним фразу: «Что, тебе больше всех надо?»

Разбогатевший в городе крестьянин приехал домой и привёз дорогую породистую собаку. Соседи приходили посмотреть, цокали языками, хвалили. А через две недели кто-то её отравил: у всех Шарики и Бобики, а этот хочет лучше всех быть? Не выйдет!

Старый анекдот из серии «Рязанское радио»:

«Товарищ Иванов из села Гнилые Липки просит исполнить рапсодию Листа. Отвечаем: товарищ Иванов, не выпендривайтесь. Передаём для вас русскую народную песню „Валенки“…»

А ведь хорошее слово «выпендрёж», правда? Это когда человек выламывается из общего ряда, хочет быть не как все, но не знает, как это делается.

Соборность русского человека можно увидеть буквально во всём. В переполненный автобус лезть не хочется никому, хоть русскому, хоть финну. Но финн переносит толкотню куда хуже, ему просто необходимо, чтобы вокруг него образовывался этакий воздушный кокон хотя бы на полметра, если нельзя полтора. Это расстояние — часть его самого, его личное пространство, покушаться на которое всё равно что для русского — позволить заехать себе локтем в подцых. Для русского же личное пространство кончается с его одеждой, и потому его не слишком трогает, что незнакомый человек в автобусе прижался к нему, как будто он — библейский блудный сын, неожиданно вернувшийся из дальних странствий.

Во всех странах люди поют хором, но вы не услышите в той же Швеции нестройный, но полный энтузиазма хор незнакомых людей, объединённых только общим автобусом. Так приятно орать какую-нибудь нехитрую мелодию, которую тут же подхватывает сидящий рядом сосед! «Вместе весело шагать по просторам, по просторам, по просторам, и, конечно, припевать лучше хором, лучше хором, лучше хором!»

А почему в России прижилась такая уродливая форма, как колхоз? В Германской Демократической Республике не прижилась, в Румынии, Венгрии, даже славянской Болгарии не прижилась, не говоря уж о Польше или там Чехословакии. Ни в одной стране, находившейся под влиянием СССР, колхозы не были приняты. То есть что-то, конечно, получалось, но с каким же скрипом! И при первой возможности исчезли там колхозные забавы, как сон, как утренний туман.

А у нас колхозы существовали много десятилетий, себя, как правило, не оправдывали, но ведь и не распадались же! Разумеется, действовало государственное и партийное принуждение, но не только оно. Разгадка — в том же русском коллективизме. Как ни крути, а коллективное хозяйство, то есть труд сообща, всегда было присуще русскому крестьянству. Колхоз колхозом, а в страду люди во все века помогали друг другу, погорельцу строили дом всем миром и т.д. В колхозы людей загоняли, но совместному труду русских учить всё-таки не надо было.

Проводили опрос. Сто процентов русских студентов сказали, что дали бы соседу списать контрольную работу. Сто процентов американцев с возмущением отвергли эту идею: с какой стати?! Разберёмся.

Добросовестный русский студент, может, и не так уж охотно даёт лодырю воспользоваться своим трудом, но что делать? Тот обидится, потеряешь дружбу, да и другие студенты твоё поведение не одобрят. Нет уж, пусть списывает, с меня не убудет. Соседям надо помогать. Глядишь, и тебе когда-нибудь чем-нибудь помогут. Долг платежом красен. Ты мне — я тебе. Рука руку моет. Таких пословиц у нас масса, и все они отражают наш коллективизм.

Английский клерк может годами ездить в электричке на работу, видеть в кресле напротив одного и того же джентльмена и при этом так ни разу с ним не заговорить: как можно? Мы же не представлены друг другу! А вдруг он не хочет со мной разговаривать?! Его визави думает точно так же, и оба мучаются, потому что ехать молча очень скучно.

Такой проблемы у русских не существует. Их коллективизм просто заставляет их разговориться с первым встречным. Больше того, иной раз разговор, например, со случайным попутчиком в поезде даже предпочтительнее. В самом деле, если вы расскажете о своей проблеме подруге, она это запомнит на всю жизнь, и вы будете знать, что ей всё известно. А хочется-то, с одной стороны, рассказать, облегчить душу, снять с неё тяжесть, а с другой — чтобы потом об этом ваш собеседник забыл. Или хотя бы чтобы вы с ним никогда больше друг друга не встретили.

В прежние времена, когда религиозные ритуалы были в большей чести, очень помогала исповедь, ведь священник не имеет права о поведанных ему грехах никому говорить, даже если к нему на исповедь пришёл убийца или маньяк. А сейчас куда пойдёшь? Есть, правда, психоаналитики, их в Западной Европе и Америке сотни тысяч, но у нас идти к ним как-то не очень принято. Вот и остаются случайные встречные. Или, на худой конец, родственники. В индивидуалистских обществах интимное общение с близкими людьми маловероятно, оно рассматривается как вмешательство в личную жизнь. Специалисту-психоаналитику ещё туда-сюда, но никому иному.

Русскому, с его куда более спокойным отношением к правам личности, в этом отношении намного легче. Конечно, и у нас есть личные тайны, но их много меньше, и раскрытие их меньший грех, чем на Западе.

Народам-коллективистам кажется вполне естественным, скажем, давать непрошеные советы. Один американский дипломат, работавший в Москве, рассказывает, что, когда он зимой вывозил на прогулку в коляске своего ребёнка, ему приходилось постоянно выслушивать от местных бабушек замечания: бабушки считали, что он недостаточно тепло своего ребёнка укутывал. Ему приходилось оправдываться, предлагать сострадательным женщинам просунуть руку под одежды младенца, чтобы они убедились, что ему тепло. Немыслимая ситуация где-нибудь в Западной Европе! С их позиции, это неслыханное посягательство на личную жизнь родителя: как одевать ребёнка — это его и только его дело. Если бы он спросил совета, ему бы охотно его дали, но лезть с непрошеными советами — верх бестактности и даже грубости!