Ольга Семенова - Повседневная жизнь современного Парижа

Я их проглядываю и узнаю, что отец Антонины Михайловны был священником и всячески ей при создании школы помогал, что после войны главным ее помощником стал молодой монах, а впоследствии епископ Сильвестр, что Антонина Михайловна привлекла для работы в школе лучших преподавателей, многих профессоров Богословского института, студентов факультета русского языка в Сорбонне. Сама, будучи директрисой, продолжала преподавать литературу в старших классах, поражая учеников своим знанием Пушкина. Одно время при школе были устроены лекции для взрослых. Тогда выступали отец Василий Зеньковский, Александр Шмеман, Павел Евдокимов, Лев Зандер, Ковалевский…

Антонина Михайловна придавала большое значение детским выступлениям на традиционной елке в русской школе. Она сама сочинила несколько детских пьесок, составила инсценировки из классической литературы для старших, помогала ей в этом ученица Станиславского — Диамантиди. Антонина Михайловна также успешно готовила своих учеников к экзаменам во французских школах и университете. Для занятий составила «Грамматику с упражнениями» и «Историю русской литературы с древнейших времен и до Пушкина». Грамматика, которой пользуются в школе и по сей день, была несколько раз переиздана. В преклонном возрасте Антонина Михайловна ушла в монастырь, став матушкой Серафимой. Когда был основан «Голос Православия», первой начала составлять передачи, собирать материал, привлекать людей. Не забывала и о школе, большим утешением ей было знать, что ее посещают около ста детей уже четвертого поколения эмигрантов.

— Вот Вам и все сказано, — кивнула головой Мария Дмитриевна. — А меня Антонина Михайловна привлекла к преподаванию в 1964 году, зная, что я училась в гимназии и получила полное русское образование. В 1970 году, когда Антонина Михайловна ушла в Покровский монастырь, где провела последние пятнадцать лет жизни, школу возглавила Наталья Соллогуб, которая через три года передала ее мне. А я в свою очередь передала ее в 2000 году Елизавете Сергеевне Оболенской.

Параллельно с четверговой школой Мария Дмитриевна работала в Толстовском фонде, основанном дочкой Л. Н. Толстого и помогавшем эмигрантам из России. Ныне фонд во Франции уже не существует, а мюнхенский филиал занимается только вопросами культуры, но в свое время Мария Дмитриевна заполняла анкеты всем желающим уехать в Америку, а потом, когда Америка отказалась принимать русских, помогала обустроиться во Франции. Тогда она узнала Андрея Тарковского, Гинзбурга, Горбаневскую, Панина и многих других эмигрантов.

…По сегодняшний день Мария Дмитриевна участвует в жизни общины и церкви и 30-го числа каждого месяца посылает чек русской организации «Земгор», помогающей русским новой волны эмиграции — студентам и нуждающимся семьям.

— А помогают ли общине, собору и церковному хору олигархи?

— Нет. Собор Александра Невского существует благодаря нашему участию и французской поддержке. А олигархи должны России помогать, там их помощь действительно нужна.

— Но они и там почти не помогают.

— Не скажу. Я часто езжу в Россию к дочери — она живет в Москве и работает атташе во французском посольстве. Зная, что я занималась старческими домами, меня повезли однажды зимой, под снегом, посмотреть частный старческий дом в трех часах езды от Петербурга. Приехали в большой деревянный дом, там человек 15 стариков. Поели вместе, потом заведующая мне предложила: «Вы находитесь здесь в имении одного русского, который нам этот дом предоставил. Пойдемте, я Вам все покажу». Я всю жизнь слышала слово «имение» от моих родителей, от дедушки, бабушки, но это для меня был миф (моя мать, урожденная Капнист, из-под Полтавы, их имение «Обуховка» находилось в Миргородском уезде). И вот тут я впервые за 75 лет жизни увидела российское имение. Это нечто такое, что не имеет границ, понимаете?! (Смеется.) Мы здесь все владеем частной собственностью, у меня есть загородный дом в Турени, но все это маленькое, а там, тем более под снегом, я увидела нечто огромное! «Это всё его?» — спросила я. «Да, — ответили мне. — Он себе дом построил, напротив построил дом своим родителям, рядом — дом родителям своей жены, возвел чудную церковь, дом для священника, потом дом для персонала, затем школу для детей персонала, построил ферму и начал уже строить большой каменный дом для престарелых». — «А чем он занимается?» — спросила я. «Поставляет дерево для построек». В 5 часов вечера зазвонил колокол, старики пошли в церковь, я за ними. Пел маленький хор, была первая неделя поста, и в церкви собралось много людей, один молодой человек читал Евангелие. Я вышла оттуда очарованная, поинтересовалась: «Кто этот молодой человек, который так хорошо по-церковнославянски читает?» — «Так это наш хозяин. Ему 38 лет, а его жена в хоре пела».

— Когда Вы приехали в Россию впервые?

— Еще при Советском Союзе, работая в лицее. Министерство образования два года подряд — в 1974 и 1975 годах устраивало поездки для учеников, изучающих русский язык.

— Ощутили себя дома?

— Конечно. Мы проехали по Золотому кольцу, посмотрели Киев. А потом нас повезли в Крым и поселили в Доме молодежи в Гурзуфе.

— Не шокировал Вас «Артек»?

— Совершенно нет! Я была абсолютно поражена тем, насколько у нас в лагерях похожи программы. Точь-в-точь! Единственные различия — мы в час подъема флага поднимали флаг трехцветный и читали утреннюю молитву, а они — красный, и, конечно, в наши часы Закона Божьего у них велось коммунистическое воспитание. Но один шок с администрацией я в Гурзуфе все-таки пережила. Группа у нас была большая, тридцать человек, и у кого-то возникла проблема с паспортом. Мне сказали: «Надо отправить документ самолетом в Киев». Я удивилась: «А при чем тут Киев?! Мы же в Крыму! Паспорт надо отправлять в Москву!» Я тогда не осознала, что Крым больше не в России.

— Ваши дети унаследовали Вашу двойную культуру?

— Да, абсолютно, и даже внуки — их у меня шесть.

— Ваш девиз в жизни.

— За Русь, за Веру.

Мария Дмитриевна на мгновение замолкает и с надеждой добавляет:

— Главное, чтобы семья оставалась верующей и, насколько возможно, русской. Моя дочь, которая живет в Москве, замужем за французом и он очень уважает русских.

Глядя на Марию Дмитриевну, я вспоминаю запись в парижском дневнике отца за 1972 год: «Посол Абрасимов пригласил меня на встречу советских граждан, живущих во Франции, то есть тех, кто принял советское гражданство после войны. Большинство — люди пожилые, седоглавые. Это была первая эмиграция, которая ушла с Врангелем, и сюжет, который родился у меня в голове, когда я слушал доклад нашего поверенного в делах, был таким. Вот сидит старик с розеткой Почетного легиона в петлице. Старик слушает этот доклад, и взять ретроспективу: революция, он в Белой гвардии. Вот он слушает доклад, и описать его радость во время коллективизации, когда казалось, что вот-вот все зашатается у нас. Вот он слушает этот доклад — немецкое вторжение. И он отходит в сторону от тех оголтелых, которые пошли в услужение к немцам. Вот он слушает доклад. А когда он увидел немецкие зверства, когда услыхал по подпольному радио о героизме Сталинграда, он уходит в „маки“.