Анатолий Иванов - ЦИВИЛИЗАЦИЯ МАДОННЫ

То, что Эвола был женоненавистником, всем хорошо известно. Серрано спасает право на поклонение Женщине, небесной или земной, только за счет выхолащивания любви, очистки ее от каких бы то ни было элементов эротизма, возвышения до уровня мистической, метафизической и т. п.

Представления Серрано о метафизической любви, надо признаться, довольно экстравагантные. Заключается она в том, что мужчина смотрит на обнаженную женщину и кончает, прошу прощения, не вовне, а внутрь самого себя, обретая тем самым андрогинную целостность, воспетую Платоном. Проповедь таких «мистических любовей» испортила жизнь многим, в частности, Александру Блоку, сделав их сексуальными извращенцами.

Когда Блок женился на Л. Менделеевой, его, в позволения сказать, «друзья», прежде всего С. Соловьев, стали творить из этой свадьбы «мистерию» космических масштабов. У Андрея Белого «свадьба Блока, «влюбленного в Вечность», на эмпирической девушке вызывала вопрос: кто для Блока невеста? Коль Беатриче — на Беатриче не женятся, коли девушка просто, то свадьба на «девушке просто» — измена пути». Если бы этим странноватым рассуждениям предавалось только окружение Блока, было бы еще полбеды. Хуже, что сам Блок философствовал о ложном лике Софии, Астарте, которая «схоластикой мозговою и чувственным пылом перекликается… с расколотыми половинками нашего существа, выпадающего из конкретного целого сферы Софии».

Л. Д. Менделеева была здоровая девушка, чуждая всякой отвлеченности и мистики. Ее настораживало, что Блок видит в ней какую-то отвлеченную идею, а не живого человека. «Вы от жизни тянули меня на какие-то высоты, где мне холодно, страшно и… скучно», — писала она ему. Выйдя, несмотря на это за него замуж, она с ужасом обнаружила, что «нарвалась»: после женитьбы Блок «сейчас же принялся теоретизировать о том, что нам и не надо физической близости, что это «астартизм», «темное» и Бог знает еще что»

Случай подобной сексуальной патологии описывает Ганс Ф. К. Гюнтер в своей книге о подборе брачных пар. Есть мужчины, которые одних женщин могут только «платонически обожать», а других, обычно самого низкого пошиба, любить не «мистической» любовью.

Но Серрано зря приписывает такие же извращения провансальским трубадурам XII века. Трубадуры были ребята не только веселые, но и хитрые. Серрано прав, что они писали зашифрованным языком, но только шифр этот имел иное назначение: надо было возвышенными миражами отвлечь внимание ревнивых мужей от созерцания в зеркале своих ветвистых рогов.

Взять хотя бы роман «Фламенка», о котором Жан-Пьер Картье говорит, что кажется, будто он написан в XVIII веке. Тут уже безо всякой шифровки, весьма откровенно описано, что вытворяла Фламенка де Немур со своими любовником Гийомом де Невером втайне от своего мужа, Аршамбо де Бурбона.

Любовь (именно такая) объявлялась не грехом, а добродетелью. По словам Ж.-П. Картье, «рождалась смеющаяся цивилизация», но она была обречена, потому что появилась раньше своего времени. Не следовало ли ей подождать Ренессанса, чтобы возникнуть снова, в иной форме?»

Трубадуров и катаров постигла общая судьба, поскольку нагрянувшим на Лангедок крестоносцам было велено убивать всех — «Господь разберет своих». Сочувствие трубадуров катарам было вполне естественным, но разделять их идеи они не могли. Катары презирали те самые земные радости, которые воспевали трубадуры.

Здесь имеет место та же путаница, что и с оценкой Возрождения и Реформации. Последняя не выросла логически из Возрождения, а наоборот, как правильно отмечали Ф. Ницше и А. Франс, была реакцией против него. В случае с Лангедоком путаница усугубляется территориальным совпадением двух разных явлений.

Б. Данэм тоже сравнивает XII век с эпохой Возрождения и добавляет: «Совмещение реальности с поэтической выдумкой, связанной при этом с представлением о дружественной людям Вселенной, чуть не привело европейское христианство к ереси. Лично мне кажется, что фактически так и произошло… Ведь в Европе XII века главенствовало самое привлекательное из всех сверхъестественных существ: Мадонна».

Ясно, что описанная Б. Данэмом ересь, не имела ничего общего с катаризмом.

Накрутил Серрано и с Люцифером. Имя это встречается в десятках мест книги «Золотая цепь»; каждый раз оно употребляется в положительном значении, но не в том роде. Люцифер это, извиняюсь, Венера: самую яркую звезду на небе люди посвящали богине любви. Так было в древней Индии и Месопотамии, в древней Греции и в древнем Риме. Только христиане с их гомосексуальным мышлением, объявив всех языческих богов демонами, одновременно сделали из богинь трансвеститов, превратив Венеру в Люцифера, Астарту в Астарота и т. д. Г-н Серрано тоже, очевидно, думает, что Люцифер — это мужчина, поскольку все время отождествляет «его» то с Аполлоном, то с Шивой, то с Прометеем. А Люцифер это женское божество. Любопытно, что такая же пикантная история произошла в Индии. С воцарением там патриархата планету Венера (Шукра) отобрали у прекрасной богини зари Ушас и передали некоему Ушанасу, верховному жрецу демонов-асуров.

Расшифровывая тайный язык трубадуров, М. Серрано читает слово «ROMA» наоборот. Получается «AMOR». Отсюда он делает вывод, что трубадуры еретически противопоставляли Любовь Риму, т. е. католической церкви. Но если здесь и была «ересь», то другая. Трубадуры просто читали слово «Рим» по-этрусски, справа налево. Полученный результат напоминал о том, что Рим был основан потомками богини любви.

Ю. Эвола был, конечно, совершенно прав, когда призывал не привязывать односторонне течение «Федели д`Аморе» к катарам. У представителей этого течения «Дама» и «Любовь» приобретают ярко выраженный символический характер и становятся центром всего. Как показал Л. Валли в своей книге «Тайный язык Данте и Федели д` Аморе» (Рим, 1928), начиная с Данте, Кавальканти, Дино Компаньи и поэтов сицилийского двора, включая самого Фридриха II, Дамы «Верных Любви», какое бы имя они не носили, Роза или Беатриче, Джованна или Сельваджия, это одна и та же женщина, символизирующая тайную доктрину, в значительной степени враждебную Церкви. Так у Данте любовь оказывается любовью к «Святой Мудрости», в его «Раю» солнце Беатриче затмевает солнце Христа.

У «Феделе д`Аморе» мы встречаем ту же самую тему «Вдовы», которая звучит и в легенде о Граале (Парсифаль — «сын вдовы»), тему, для многих подозрительную, потому что всем хорошо известен масонский термин «дети вдовы». Сомнения на этот счет развеивает (порождая, правда, взамен новые) М. Серрано: у него Осирис это падший ангел, после которого Исида осталась вдовой, а их полубожественные потомки — «дети вдовы». Ю. Эвола, предпочитая не связываться с падшими ангелами, давал более символическое толкование: «вдова» это покинутая традиционная мудрость, к которой следует вернуться.