Фелипе Фернандес-Арместо - Цивилизации

В каждой части этой книги рассматривается особый тип среды. Начинаю я со льда и пустынь, с тундры и тайги, с безводных местностей, покрытых сухими кустарниками, то есть таких сред, которые большинство считает враждебными цивилизации. Вторая часть рассматривает степи, непригодные для сельскохозяйственного использования из-за неплодородной почвы. Часть третья посвящена болотам, тропическим низинам и постледниковым лесам. И только посетив эти малоперспективные места, я перехожу к аллювиальным равнинам, где зачинается история всех наиболее известных цивилизаций. Затем я обращаюсь к категории, которую называю «высокогорье», — этот термин следует считать условным, не приписывая ему точного значения. Далее приходит черед цивилизаций, сформировавшихся под воздействием близости моря, на маленьких островах и узких изолированных побережьях. Сюда я включаю все те цивилизации, в которых главенствующим элементом — независимо от климата, за исключением течений и ветров, — стало само море. И наконец последняя категория — глубоководная среда, которая пока еще не стала родиной какой-нибудь цивилизации, но многим приходилось ее пересекать. Миграция, захват новых сред — эти темы встречаются почти на всех страницах книги; некоторые цивилизации путем расширения или замены сумели переступить границы среды своего возникновения и занять другие среды.

Вывод, к которому я хочу подвести читателя, — цивилизация может появиться где угодно. Мнение о том, что некоторые среды являются уникально благоприятными для зарождения цивилизации, вряд ли более оправданно, чем представление о том, что те или иные народы трудолюбивее, что есть более и менее ленивые расы. Конечно, справедливо, что развивать и сохранять цивилизацию в определенных условиях труднее, но не существует среды, которая не покорилась бы попыткам человека сделать ее обитаемой и приспособить к своим потребностям. Когда изучаешь одну цивилизацию за другой, видно, что места их создания хаотично разбросаны по всей поверхности земного шара и наиболее заметны там, где традиционная история цивилизаций это недооценивает. Наиболее грандиозные преобразования доиндустриальных степей мы находим в Африке (см. с. 119, 128). Самое творческое переустройство болот наблюдается в Америке задолго до появления «белого человека» (см. с. 232). Европейцы особенно хороши в уничтожении лесов — в сущности, они почти целиком вырубили их или сожгли, — но в иных типах среды, там, где их действия можно прямо сопоставить с достижениями других народов, результаты их деятельности не производят такого сильного впечатления.

В разных частях мира одинаковая среда вызывает разные реакции и решения. Поэтому среда, оказывая влияние на историю цивилизации, не определяет ее, хотя этот фактор бывает чрезвычайно сильным и дает одни результаты чаще других. Вообще, я не уверен, что человеческий опыт, который мы объединяем в единое целое под заголовком «история», чем-нибудь определяется, детерминируется. Многолетний опыт изучения истории приводит к заключению, что развитие происходит случайно, в рамках, установленных материальными потребностями и силой воли. Иными словами, ход истории беспорядочен, причины непостижимы, а итоги проследить невозможно. Вероятно, в широком смысле было бы справедливо и полезно отметить, что различия между цивилизациями в одинаковой среде есть вопрос культуры. И в корне неверно было бы сказать — подобное утверждение нисколько не подтверждается фактами; напротив, факты ему противоречат, — что некоторые части мира или особые наследственные черты порождают особую склонность к цивилизации.

Я пытался писать без претензий — и по отношению к уровню читателя, и по отношению к рассматриваемому материалу. Это экспериментальный труд, и его не следует принимать за окончательный результат. Я думаю о нем как об эссе, потому что, хотя работа и велика, она все же гораздо скромнее других попыток охватить всю историю цивилизаций (или, как предпочитают говорить некоторые авторы, историю цивилизации). Это пробная работа: рискованная, черновая, не имеющая прецедентов и призванная скорее провоцировать, чем умиротворять. Я писал ее словно в лихорадке, торопясь перенести на бумагу все, что хочу сказать, прежде чем забуду. Никакого сознательного обдумывания не было (хотя я много лет размышляю на эти темы). Мне никто не помогал подбирать материал, и лишь немногие специалисты выразили свое мнение или указали на ошибки. Это означает, что я рассчитываю на помощь читателей: они объяснят, в чем я не прав. Но такой способ работы дает большое преимущество — единство концепции, созданной целеустремленными усилиями.

Это полезно, поскольку тема очень широка и материал не поддается ограничениям. Я хотел предпринять сопоставительное изучение, но при этом пытался сказать нечто определенное и конкретное о большом количестве различных цивилизаций. Было бы очень скучно описывать их все, пытаясь ничего не пропустить; было бы совершенно безнадежно отбирать для изложения такие факты и сведения, которые вызвали бы всеобщее одобрение. Основные факты, как правило, хорошо известны и, следовательно, не нуждаются в подробном изложении. Поэтому я предпочел описывать цивилизацию за цивилизацией с необычных точек зрения, а не просто составлять обширный конспект. Лишь там, где речь заходила о цивилизациях, которым обычно не уделяют внимания, или которые вообще мало известны (например, цивилизации алеутов или баттамалиба), или просто недооценены, как цивилизации Фучжоу и фулани, — я был более обстоятелен; читателей, которым эти факты известны, я прошу о снисходительности. Никто не станет ожидать от меня, что я побываю во всех описанных местах и познакомлюсь с народами, изображенными на этих страницах; я включил гораздо больше свидетельств, специфических источников информации и ссылок на литературу, чем принято в подобных работах, вовсе не из желания показать свою эрудицию, но чтобы читатели увидели пробелы в моих знаниях: как обычно, я лавирую между доскональностью и широкими рискованными обобщениями, карабкаюсь через сугробы и ступаю по тонкому льду.

Отказавшись от обычного способа оценки, я стараюсь не судить о цивилизациях на основании списка их предполагаемых обязательных характеристик. И не пытаюсь делить цивилизации на «высшие» и «низшие» сообразно своему мнению об их произведениях искусства или методах мышления. Напротив, поскольку цивилизация здесь рассматривается как система взаимоотношений между человеческим обществом и миром природы, степень цивилизованности измеряется по шкале, созданной самой этой цивилизацией.

Мое собственное отношение к цивилизации — где-то между любовью и ненавистью. Я похож на Амалию. Хоть я и провел всю жизнь в Англии, я так и не научился предпочитать природу культуре, что предположительно свойственно англичанам с их пристрастием к сельской жизни, спортом на открытом воздухе, породистым домашним животным, прогулками в любую погоду и садами, имитирующими естественный ландшафт. Мне нравится обработанный камень; я люблю, когда асфальт отделяет мои ступни от земли. Пасторальными видами мне лучше наслаждаться на расстоянии, в крайнем случае из окна кабинета. К веселью и досаде своей семьи и друзей, я прячусь от природы в накрахмаленной одежде и прямоугольных комнатах, где удобства математически рассчитаны. Руины трогают меня, потому что я вижу в них раны цивилизации, полученные в долгой войне с природой. С другой стороны, я уважаю мудрость дикой местности, даже преклоняюсь перед ней, и меня не меньше трогают раны, нанесенные природе человеком.