Татьяна Бобровникова - Повседневная жизнь римского патриция в эпоху разрушения Карфагена

После походов Эмилия Павла Македония формально не потеряла своей независимости. Позже, в 147 году, там вспыхнуло восстание Лжефилиппа, выдававшего себя за сына Персея. В этот раз Македония не только была разбита, но и превращена в римскую провинцию.

Я имею в виду его диалог «Об ораторе».

Об этих двух последних политических деятелях разговор впереди.

Хотя он и происходил из той же фамилии, что и Красс Оратор, о котором недавно шла речь, но не имел к этому последнему Никакого отношения.

Речь эта не сохранилась, за исключением крошечных фрагментов. Мы знаем о ней в основном по восторженным отзывам и пересказу Цицерона

Фронтон называет его речи oratiunculae, что заставляет догадываться, что подразумеваются короткие изящные речи (Fronto,p. 28, 17).

Да простит мне читатель, что я передаю тремя русскими словами одно-единственное латинское слово gravitas. Но я не могу найти русского слова, которое могло бы выразить всю полноту латинского gravitas. И все переводчики, сколько я знаю, переводят это слово по-разному, в зависимости от контекста. У Валерия Максима есть целый раздел о gravitas в словах и поступках. И опять-таки я не могу свести все это к одному слову. Он называет Рутилия gravis-simus civis, что, несомненно, следует понимать как достойнейший гражданин, но достоинство это — суровое. Как пример его gravitas приведено следующее. Друг требовал от него какой-то незаконной услуги, а когда он наотрез отказал, в сердцах воскликнул: «Зачем мне твоя дружба, раз ты не делаешь то, о чем я прошу!» Рутилий отвечал: «Нет, зачем мне твоя, если я из-за тебя сделаю бесчестный поступок?» Это слова достойные, но и суровые. Далее, рассказывается о Манлиях. Один из них отказался быть консулом, сказав: «Просите кого-нибудь другого, квириты. Если вы заставите быть консулом меня, ни я не вынесу ваших нравов, ни вы — моей власти». И Максим прибавляет: «Если так властен был голос частного лица, сколь graves должны были быть фасции консула!» То есть очевидно — сколь сурова власть консула. Другой же, услыхав, что союзники требуют права заседать в римском сенате, воскликнул, что своей рукой убьет первого союзника, который вступит в сенат. Это уже скорее резкость. Наконец, приводится знаменитый пример Попиллия, который велел царю Антиоху отвечать, не выходя из круга. Это опять скорее резкость. Как пример gravitas самого Сципиона приводится его крайне резкий отзыв о коллеге-цензоре в народном собрании и о двух консулах — в сенате (Val. Max., VI, 4).

С Гальбой читатель уже знаком. О Котте речь впереди.

Я привожу эту цитату в великолепном переводе Зелинского. Но я сделала одно изменение. Именно: у Зелинского сказано — «сострадание к обиженным и ненависть к обидчикам». Это более в духе христианской русской литературы, на которой был воспитан Зелинский, чем Сципиона. В подлиннике стоит не кроткое сострадание, а активная защита.

Любопытно, что было семь речей Сципиона против Котты. И именно семь речей против Верреса написал Цицерон, хотя в действительности ни одной из этих речей он не произнес — дело ограничилось просто предъявлением документов и опросом свидетелей. Поэтому я не исключаю, что Цицерон сознательно стилизовал свои «Веррины» под речи Сципиона против Котты.

Цензорское клеймо (nota censoria) было действительно только в случае согласия обоих цензоров. На практике это означало, что один цензор мог стереть клеймо, поставленное коллегой. Клеймо теряло силу, если цензоры следующего люстра его не возобновляли или если римский народ выбирал наказанное лицо на какую-нибудь должность (Цицерон, Туллий М. Полное собрание речей. Ред., введение и примеч. Ф. Ф. Зелинского. Т. 1, СПб., 1901. С. 563–564, примеч. 51). Таким образом, цензорское замечание не имело рокового значения, а воспринималось скорее как некое предупреждение.

Аппий попытался похитить девушку, а когда это не удалось, объявил, что она рабыня его клиента, которому он и собирался передать несчастную.

У Плавта об одном человеке сказано, что он был популярен, любим рабами и свободными (Pers., 648–649).

Самбука — струнный инструмент вроде арфы или гусель.

Булла — полый шарик — у знатных людей он был золотой, — который носили на груди дети полноправных римских граждан. Они снимали ее вместе с детской одеждой в 16 лет.

У Сципиона — inter cinaedos. Античный комментатор объясняет, что словом «cinaedi» древние называли плясунов и мимов (Non., V, 25). Ср. у Люцилия (I, 19). Хотя уже тогда встречается и второе, гораздо более употребительное значение этого слова (например, в речи самого Сципиона — fr. 17).

В подлиннике игра слов: «non modo vinosus, sed virosus».

Порок, в котором Сципион обвиняет Галла (в подлиннике он выражается еще яснее), по словам Корнелия Непота, не считался предосудительным в Греции, но жестоко осуждался в Риме. В старину он даже карался смертью (Nep. Prol., 4; Val. Max., VI, 1,10).

Даже Астин, весьма нерасположенный к Сципиону, не сомневается, что юноша лишился коня вовсе не из-за пирога. Это не более как обычная ирония Сципиона (Astin АЕ. Op. cit. Р. 120).

Под драгоценностями Цицерон разумеет драгоценные произведения греческого искусства.

Нам точно неизвестно, кто конкретно был восстановлен в правах Муммием. Единственное известное имя — это имя Азелла.

Полибий пишет о поступке Сципиона Старшего с нескрываемым восхищением. Но то, как повел себя на суде Эмилиан, говорит о большем. Поступив так в самый трудный, в самый опасный момент своей жизни, он доказал, что Сципион был его идеалом, его героем, образцом для подражания.

Под 142 годом до н. э. упоминаются дурные знамения и эпидемии в этрусском городе Луна. По этому случаю были устроены молебствия. Быть может, бедствия продолжались и в следующем году, и это и имел в виду Азелл (Obsequ., 81 (21)).

Эрарии — в республиканском Риме граждане, урезанные в избирательных правах.

Соискатель на общественные должности появлялся в ослепительно белой тоге, по-латыни toga Candida, одетый в нее — candidatus. Отсюда слово кандидат.

Эти слова могут относиться, правда, к другому Помпею, отцу Великого. Петер относит их к этому последнему, Астин — к нашему Помпею (HRR, р. 188; Astin A. E. Op. tit. Р. 122–123).

Соискатель на общественные должности появлялся в ослепительно белой тоге, по-латыни toga Candida, одетый в нее — candidatus. Отсюда слово кандидат.