Татьяна Бобровникова - Повседневная жизнь римского патриция в эпоху разрушения Карфагена

С другой стороны, Люцилий не мог быть и ровесником Сципиона. Он говорит, что друзья уговаривали его быть публиканом в Азии. Азия стала провинцией в 133 году, а так как там шла война, — такие предложения можно датировать 131–130 годом. Вряд ли Люцилий мог бы серьезно говорить о подобных предложениях в 50 лет. Ему должно было быть лет 30–35. В этом возрасте многие наши современники бросают науку и идут в бизнес. Так поступали, вероятно, и современники Люцилия.

Публикан — откупщик

Определить происхождение этой дамы по ее имени невозможно, так как римские поэты всегда скрывали имя своей избранницы, давая ей условное греческое имя, имевшее то же число слогов, что и подлинное.

См., например, Cic. De Or., II, 253. Мы знаем, что Люцилий описал весь судебный поединок между Сципионом и Азеллом.

Причем даже различались ковры с односторонним ворсом и мягкие двусторонние с длинным ворсом.

«Chirodota tunica inferior accubuerit» (Gell., VII, 12).

У Сципиона: «Eunt… in ludum saltatorium inter cinaedos» (Macrob. Sat., III, 14, 7). У Люцилия: «Stulte saltatum te inter venisse cinaedos» (I, 19). Оба отрывка настолько сходны, что можно предположить, что Люцилий цитирует Сципиона.

Я имею в виду «Мистическое Рождество». Как гласит греческая надпись, сделанная самим Боттичелли, дьявол был выпущен в мир, но он будет снова заточен, как и изображено на его картине.

Знаменитый философ-скептик, о котором шла речь выше.

Под началом которого воевал наш герой в 151 году.

То есть «облаченные в тогу», национальную римскую одежду, олицетворяющую мирный образ жизни.

Один из знатоков индейцев, долго живший среди них.

Приводимые здесь факты сообщаются в книге уже упоминавшегося Кольера, знатока жизни индейцев, — Collier J. The Indians of Americas. N. Y., 1975. Я позволила себе процитировать блестящее изложение этой книги, сделанное Шафаревичем: Шафаревич И. Р. Россия и мировая катастрофа. Сочинения в трех томах. Т. 1. М., 1994 С. 419–421.

Токарев С. Предисловие к кн. А. Элькин — Коренное население Австралии. М., 1952. С. 4–5.

В первый раз Сципион не мог быть консулом, потому что не занимал еще ни одной должности, во второй раз — потому что закон запрещал быть консулом дважды.

Ошибка Плутарха. Сципион прожил 56 лет.

События в Испании мы знаем только из Аппиана. И это для нас великое несчастье. Я вовсе не отрицаю, что Аппиан очень умный и очень интересный автор и рассказ его обладает своеобразной прелестью. Но у него есть несколько крупных недостатков.

Первое. К сожалению, он совсем не разбирается в военном деле, а это большой недочет для историка римских войн. Из его повествования нельзя понять ни хода битвы, ни общего плана кампании. Например, в его рассказе битва при Заме представляется цепью неожиданных и беспорядочных единоборств в духе Гомера. Сципион вступает в бой со слоном, потом с Ганнибалом. Потом с Ганнибалом сражается Масинисса. Потом на него устремляется опять Сципион. Ганнибал неожиданно заметил на одном из холмов иберов и галлов и поскакал туда, надеясь позвать их на помощь. Но его воины решили, что он бежит, и сами кинулись врассыпную. А между тем Полибий говорит, что в битве этой командовали два лучших полководца и приложили максимум стараний при расположении войска. Вероятно, читатель уже почувствовал, что трудно понять, как Сципион спас римское войско под Неферисом. Так же трудно понять, как он спас Рутилия под Нуманцией. Поэтому-то «Гражданские войны» много выше всех других произведений Аппиана.

Второе. Аппиан не оригинальный автор, а компилятор. Само по себе это совсем не так плохо. Плохо другое — выбор источников, которые он переписывает, подчас совершенно загадочен. Например, говоря о событиях, развертывавшихся в Испании и Африке во время 2-й Пунической войны, он почему-то следует не Полибию, а каким-то другим писателям. Отсюда его чудовищные промахи. Например, говоря об Африке, он вообще забывает битву при Великих Равнинах, которая была генеральным сражением, после которого карфагеняне просили мира. Он совершенно неверно рассказывает о поджоге неприятельского лагеря Сципионом и т. д. Это-то и придает особый интерес повествованию Аппиана, так как все остальные авторы благоразумно следовали Полибию, а он дает новые версии. Однако это же делает все события запутанными, непонятными и недостоверными в тех случаях, когда текст Полибия до нас не дошел. Тут остается только пожалеть, что Аппиан не мудрствуя лукаво не следовал Полибию. Именно так дело обстоит в его рассказе об Испании.

Третье. Аппиан конспектирует свои источники. Не изменяет и украшает, как Плутарх, а именно конспектирует. При этом он зачастую опускает очень важные факты. Например, говоря о взятии Карфагена, забывает сообщить, как попал туда сам полководец, а в рассказе о реформах Гракха не пишет об эпизоде с казной Пергама. Из-за всего этого подчас очень трудно восстановить связь событий.

И последнее. Он очень небрежен, невнимателен и способен допустить ужасные ошибки. Так, в одном месте он пишет, что наш герой — сын дочери Сципиона Старшего, усыновленный своим дедом, вместе с которым он сражался в Азии в 190 году и попал в плен. Не говоря уже о всем прочем, наш герой родился в 185 году (Syr., 29). Или в другом месте он называет племянника Сципиона Бутеоном, а его звали Фабий Максим (Hiber., 84).

Вот почему к повествованию Аппиана об осаде Нуманции следует отнестись с долей скептицизма. Замечу, что он ни разу не упоминает имя Полибия, хотя тот оставил историю этой войны. Очевидно, Аппиан пользовался какими-то другими источниками.

По-латыни звучит аллитеративно и напоминает каламбур: «Lacerat lacertum Largi mordax Memmius».

У Аппиана находим удивительное сообщение. Будто бы нумантинцы все-таки прорвались через крепость Сципиона и обратились за помощью к жителям города Лутии. Те составили заговор против римлян, но Сципион об этом узнал, потребовал выдачи заговорщиков и приказал отрубить им руки (App. Hiber., 94).

Признаюсь, я совершенно не верю этому сообщению. Я не поверила бы ему, если бы речь шла не о Сципионе, воспитаннике Полибия и ученике Панетия, а о любом римском военачальнике, самом жестоком и злобном. Почему? Я объясню это сравнением. Если бы мне сказали, что Черчилль во время последней войны велел расстрелять целую огромную армию пленных, я бы могла в это поверить. Но если бы мне сообщили, что тот же Черчилль велел ослепить пленных, оставив по одному зрячему поводырю на каждую сотню, как это сделал один византийский император, я бы позволила себе усомниться в правдивости этого рассказа. И не потому, что это более жестоко. Это не соответствует времени и традициям народа. Вот почему, если бы я узнала, что римский военачальник перебил всех заговорщиков без сострадания, отрубил им головы, высек розгами, я бы всему этому с лег костью поверила. Но отрубить руки…