Татьяна Бобровникова - Повседневная жизнь римского патриция в эпоху разрушения Карфагена

Обращает на себя внимание тот факт, что мы не слышим ни об одной попытке аграрного преобразования до 140 года (о дате см. комментарий). Видимо, ранее никго не замечал беды.

У нас, к несчастью, нет ни одного объективного факта, который позволил бы нам реально судить о масштабах бедствия. Мы не знаем, каков был фонд италийской общественной земли, сколько людей потеряло землю и т. д. Поэтому ученые хватаются за единственный достоверный факт, именно за так называемую «статистику», то есть данные переписи населения, проводимой цензорами. Сами цензорские списки, понятно, до нас не дошли, но они известны нам из Ливия. Еще Моммзен отмечал, что списки показывают, что во II веке число римлян неуклонно падало, ибо вместе с землей они теряли фактически и свои гражданские права. Это очень беспокоило наиболее прозорливых из римских политиков. Так продолжалось до тех пор, пока не была проведена реформа Гракха. Тогда народонаселение Рима сделало гигантский скачок Это уже не риторика, а реальные факты. Но именно эти-то реальные факты вызывают у меня некоторые возражения, вернее, сомнения и недоумения.

Прежде всего напомню сами факты. Материалы переписи показывают, что до 159 года численность римлян неуклонно росла. Так что ни о каком кризисе до 159 года говорить нельзя. Далее, наблюдается убыль населения с 338 314 до 324 тысяч человек. Потом в 142 году население опять начинает расти и уже насчитывает 328 442 человека, но в 136 году падает до 317 923. В 131–130 году цензором был Метелл Македонский. Он был очень обеспокоен и стал предлагать ввести законы против безбрачия. В 125 году перепись показала 394 736. Теперь я изложу свои недоумения.

Первое. Меня поражает, что ни один государственный деятель Рима до 131 года не обращал внимания на убыль населения. Даже такой вдумчивый человек, как Сципион. Первый и единственный, кто выразил тревогу, был Метелл. Но и в том, как он проявил ее, было что-то странное. Напомню, что он обнародовал материал своей переписи в 131–130 году, то есть в разгар земельных реформ. Сам он был сторонником гракханского закона. Казалось бы, он должен был говорить о земле, а не о безбрачии. Почему же он не связал убыль населения с аграрным вопросом? Почему этого не сделал вообще ни один политик? Почему такие убийственные факты не нашли отражения в речах Гая и других гракханцев? Почему о них не говорят в своих очерках Аппиан и Плутарх? Очевидно, все современники, как и Метелл, почему-то не связывали убыль населения с потерей земли.

Наконец последнее и самое главное. Метелл, как уже говорилось, обнародовал материал своей переписи в 131–130 году. И тогда наблюдалась катастрофическая убыль. А в 126–125-м неожиданно население возросло на одну пятую часть. И вот я спрашиваю — почему? Что же произошло за эти пять лет? Мне скажут — как что? Аграрная реформа. Но аграрная реформа проведена была в 133 году. Пик ее падает как раз на 132 год — это показал анализ termini — межевых камней (Degrassi, Inscr. Lat. Lib. R. P. I, nos. 467–72; 474; Astin AE. Op. cit. P. 232). И несмотря на это, численность римлян совсем не увеличилась! Как же так? Комиссия столько времени активно наделяет граждан землей, а население продолжает убывать?

Более того. К концу 130 года вся собственно римская земля была уже роздана. В начале 129-го Сципион остановил деятельность комиссии. По-видимому, она так и не возобновила работу (Арр. В. C., 1,23). Поэтому во время своего трибуната Гай Гракх счел необходимым повторить земельный закон брата. И в эти-то годы население и выросло столь внезапно? Почему?

Я вовсе не претендую на собственное объяснение. Я только говорю, что существующее меня не удовлетворяет. Хочу, кстати, отметить некоторые факты. В 142–141 году была страшная эпидемия; с 139-го обострилась война в Испании. В 133 году она прекратилась, результаты этого, вероятно, должны были сказаться в следующем поколении. Замечу, что цензор Метелл насчитал 318 823 человека, «не считая вдов и сирот». Эта оговорка заставляет заподозрить убыль скорее в результате какой-то войны, чем обезземеливания. Далее. Материалы люстров начиная с 168 года известны уже не из самого Ливия, а из эпитом, то есть из конспектов его «Истории». Дважды сообщаются цифры несколько подозрительные — 324 и 322 тыс. (Ер., 48–49) — Это странно, ибо обычно даются цифры не округленные, а совершенно точные. Все это заставляет меня относиться к «статистике» с некоторой осторожностью.

Правда, в 142 году Сципион был цензором и в принципе мог предложить законопроект, но, очевидно, он считал, что это не дело цензора и столь же неуместно, как если бы подобные законы начал предлагать выбранный для войны консул.

Единственный источник, упоминающий о законопроекте Лелия, — это Плутарх. Нам неизвестны ни точная формулировка, ни время. В литературе указывают обычно три даты — 151 год — предполагаемый трибунат Лелия, 145-й — его претура, 140-й — консульство. Со своей стороны я решительно отвергаю первую дату, так как трибунат Лелия вообще нигде не упоминается, и то, что он был трибуном, — фантазия исследователей. Из двух оставшихся дат я предпочла бы последнюю. Во-первых, идея аграрного преобразования носилась в воздухе и трудно предположить, что между законопроектами Лелия и Гракха прошло столько лет. Во-вторых, в 140 году Сципиона не было в Риме, и это объясняет странное молчание Плутарха о том, как вел себя во время обсуждения проекта Сципион.

Все показывает, что дом Гракхов сиял великолепием. Дух этот, по-видимому, внесла туда Корнелия. Ее отец был человеком блестящим и щедрым. Ее мать, по словам Полибия, поражала всех «блеском и роскошью». Читатель, быть может, помнит ее ослепительные туалеты. Корнелия обменивалась дорогими подарками со всеми царями (Plut. Ti. Gracch., 40). А Тиберий, ее муж, будучи эдилом, устроил столь великолепные празднества, что едва не разорил казну (Liv., XL, 44). Их сын Гай поразил даже привыкших к роскоши аристократов, заплатив баснословные деньги за каких-то изящных серебряных дельфинчиков (Plut. Ti. Gracch., 2; Plin. NM., XXXIII, 147). У его старшего брата Тиберия в 16 лет был «великолепный, богато украшенный шлем» (Plut. Ti. Gracch., 14).

Разбор этого дела см. в кн.: Бобровникова Т. А Сципион Африканский. М., 1998. С. 359–363.

Слово «гетера» по-гречески значит «подруга».

Речь идет о родителях Геракла. В пьесе Плавта Юпитер, плененный красотой Алкмены, проникает к ней в облике ее мужа. Амфитрион, вернувшись из похода, к своему ужасу узнает, что в его отсутствие жена принимала у себя другого. Возмущенный супруг осыпает ее градом упреков. Алкмена, верная и добродетельная жена, сознавая свою невинность, оскорблена до глубины души и требует развода, несмотря на то, что только что в своем монологе перед зрителями признавалась, что любит мужа больше всего на свете. Замечательно, что Плавт изображает Алкмену и Амфитриона как знатных римлян своего времени, причем Алкмена для него — идеальная женщина.