Татьяна Бобровникова - Повседневная жизнь римского патриция в эпоху разрушения Карфагена

Далее. Пользуясь данной ему властью, диктатор может либо добиться повиновения мятежников, либо, если ему не повинуются, призвать граждан к оружию, что и было продемонстрировано в деле Гая Гракха. Аппиан пишет: «Меня удивляет следующее обстоятельство: сколько раз в подобных же случаях сенат спасал положение дела представлением одному лицу диктаторских полномочий, тогда же никому и в голову не пришло назначить диктатора» (Арр. В. C., I, 16). Почему? Потому что сенаторы не готовились к решительным действиям. Их застали врасплох. Случилось что-то неожиданное, и они сломя голову бросились к месту голосования. Даже не вооружившись. Это обстоятельство особенно поражает. Никто не приготовил оружия. Дрались обломками скамеек. А это было бы невозможно, если бы в тот день отцы решились убить Тиберия Гракха. Замечу, что сенаторов в Риме было около 300. За Назикой устремилась только часть сената, причем безоружная. Между тем Тиберия окружала многотысячная толпа. Итак, сенаторы получили какую-то весть, столь ужасную, что, забыв все на свете, вооружившись чем попало, бросились из храма. Что же это за весть? Несомненно, весть о том, что Тиберий дал знак к вооруженному восстанию и его сторонники начали действовать.

Выходит, прав Аппиан, который говорит, что Тиберий заранее решил захватить Капитолий и подал знак-пароль? Нет, он не прав. У Тиберия было около трех тысяч сторонников. Если бы накануне он распределил между ними роли и вооружил их хотя бы кинжалами — а ношение кинжалов не запрещено было в Риме, — конечно, эти люди могли бы оказать серьезное сопротивление безоружным, малочисленным сенаторам. Но у гракханцев тоже не было оружия. Об этом говорят все источники — и сочувствующие Тиберию, и его обвиняющие. Они выламывали колья из забора и вырывали жезлы у служителей, которые должны были следить за порядком во время голосования. Плутарх подчеркивает, что все убитые были умерщвлены дубинами и камнями и не было ни одного, кто умер бы от меча (Plut. Ti. Gmcch., 19). А из этого с неопровержимой ясностью следует, что гракханцы были готовы к бою не больше, чем сенаторы. Они действовали тоже под влиянием внезапного порыва. К этому мы еще вернемся, а сейчас вновь обратимся к рассказу Плутарха.

В его повествовании поражает одна особенность. Он сообщает удивительные подробности — эпизод со шлемом Тиберия, точные слова Блоссия и пр. Но особенно знаменательно, что он в точности передает слова Флакка, который говорил среди страшной сумятицы, так что его слышал, вероятно, один Тиберий. Откуда такие поразительные подробности? Несомненно, источником его был какой-то писатель, чрезвычайно близкий к Тиберию, досконально знавший события этого рокового дня и всеми силами стремившийся обелить Гракха. Как очень вероятную кандидатуру я назвала бы Гая. Во-первых, как я уже говорила, у него было несколько книг, в которых он много писал о брате (Plut. Ti. Gracch., 8). Во-вторых — и это еще важнее, — сохранился фрагмент его речи, где упоминается царская корона (ORF2, fr. 62). Мальковатти весьма справедливо полагает, что речь была посвящена Тиберию, и Гай старался доказать, что его брат не стремился к царской власти и не требовал короны в день убийства (ORF2. Р.19Т). Но раз так, Гай непременно должен был объяснить, что же в действительности означал жест брата. Он мог сделать это одним способом — подробно описать события того рокового дня. А значит, он должен был рассказать о появлении Флакка. Сделать это было тем более легко, что Флакк был приятелем Гая и мог в точности разъяснить, что же он сказал Тиберию.

Но Гай, хотя был очень хорошо осведомлен о ходе событий, был слишком пристрастным свидетелем. В своем рассказе он явно искажает истину. Первое. Он ничего не говорит о том, что трибуны препятствовали Тиберию и он их прогнал. Он пишет весьма глухо, что возникла небольшая потасовка, причем совершенно неясно, из-за чего. Второе. По его словам, Флакк сказал, что «богатые… замышляют расправиться с Тиберием… и что в их распоряжении много вооруженных рабов и друзей» (Plut. Ti. Gracch., 18). Но Флакк не мог сказать такого, ибо это была ложь. На этом основании Астин вообще сомневается, появлялся ли Флакк, а если и появлялся, говорит он, то не мог предупредить Тиберия о смертельной опасности, так как она ему тогда вовсе не угрожала. Но, если Флакк не появился, что могло заставить гракханцев, броситься к оружию? И потом. Зачем же Тиберий схватился за голову? По объяснению гракханцев, это означало, что ему грозит смерть. Нет, Флакк действительно появлялся, иначе все теряет смысл.

Вероятно, он сказал что-то не столь определенное. Быть может, передал слова Назики, который мог воскликнуть: «Смерть тирану!» Но Тиберий последние дни находился в совершенно невменяемом состоянии. Он испугался и подал сигнал вооружаться.

Сципион, вне всякого сомнения, прибыл в Рим осенью 133 года. Известно, что на консульских выборах, которые происходили осенью, он поддержал Рупилия (Cic. De amic., 73).

В своей надписи консул Попиллий с гордостью говорит, что отдал общественные земли пахарям (CIL, I. 2, р. 509). (Эту надпись приводит еще Моммзен. Попытки Астина опровергнуть принадлежность ее Попиллию не кажутся убедительными.) Кроме того, все показывает, как резко изменилось настроение сената в 132 году. Установлено, что больше всего общественной земли роздано в 132 году (см. коммент. 57). Это значит, что сенат открыл неограниченный кредит для аграрного закона, которому при жизни несчастного Тиберия не давал ни асса.

Жрец.

Нам точно не известно, как менялся состав комиссии по годам. В 132 году в нее входили Гай, Аппий Клавдий и Красс Муциан. В 129 году на месте Аппия и Красса мы видим Карбона и Фульвия Флакка. Красс выбыл из комиссии, несомненно, уже в начале 131-го, когда стал консулом и решил покинуть Рим. Но мы не знаем, Карбон или Фульвий заменили его в комиссии. Равным образом нам неизвестно, когда скончался Аппий. Я предполагаю, что Карбон, несомненно, был в числе триумвиров уже в 131 году, ибо к этому году он считался признанным главой демократии. Я думаю также, что Аппий скончался в этом же году, так как он совершенно сходит со сцены и о нем ничего не слышно.

Гай Гракх был трибуном в 123 и 122 гг.

Цветаева М. Искусство при свете совести.

Речь идет о двух царях-соперниках.

Впоследствии речь была написана и издана, тон ее не изменился, но ругательства стали изящнее. Вот небольшой фрагмент из нее: «Твое детство — позор для твоей юности, юность — стыл для твоей старости, старость — бесчестье для Республики» (fr. 43 ).

Плутарх упоминает, что народ так преследовал Назику, что тот вынужден был покинуть Рим (Plut. Ti. Gr., 21). У Цицерона же Лелий говорит: «О том, что после Тиберия Гракха его друзья и близкие совершили по отношению к Публию Сципиону, я не в силах говорить без слез» (De amic., 41). О каком Сципионе здесь речь? На мой взгляд, не о нашем герое. Лелий решительно заявляет, что он не будет говорить о том, какой смертью погиб Сципион, и не произносит слова «убийство». Значит, он говорит о Сципионе Назике, о котором скорбит и в «Государстве». Если это предположение верно, то народ натравили на Назику «друзья и близкие» Тиберия. Далее Лелий упоминает Карбона и Гая. Видимо, их он и подразумевает под этим именем.