Игорь Дьяконов - Об истории замысла Евгения Онегина

Военная служба воспринималась как форма общественного служения ( Лотман Ю. М. Комментарий, с. 50), оправдывавшего самое существование дворянского сословия, Онегин же задуман как крайний индивидуалист.

См. главу 1, строфы VI—VII и черновые варианты к главе 2, строфа XVIа (VI, 279). Тут же неожиданные строки «Мне было грустно, тяжко, больно», перенесенные в черновые варианты стихотворения «Демон». Несмотря на протест Пушкина (при жизни его не опубликованный), его современники, видимо, справедливо относили эти стихи к А. Н. Раевскому. Ср. о его «хохоте» над «Кавказским пленником» в «Опровержении на критики» (XI, 145).

См. черновик главы 7, строфа LV (VI, 462). В печатном тексте так охарактеризован Ленский (гл. 2, строфа XII), но мотивировка другая (Ленский приехал из Германии, а Онегин не бывал за границей, и характеристика лишь указывает на импортированность его масок и противопоставляет его Татьяне).

«Как я завидую прекрасному климату вашего Крыма < ... > Это колыбель моего „Онегина“; вы, конечно, узнали бы некоторых персонажей» (XVI, 184; оригинал по-французски).

О Мельмоте как маске А. Н. Раевского см. черновик письма к нему от 15—22 октября 1823 г. (XIII, 71).

Керн ( Маркова-Виноградская ) А. П. Воспоминания. Дневники. Переписка. М., 1974, с. 93.

Как известно, П. А. Плетнев решительно утверждал, что прототипом Ленского был Кюхельбекер. Пушкин легко дал второстепенному герою романтическую внешность, оставив ему немало душевных черт Кюхельбекера (см.: Тынянов Ю. Н. Пушкин и его современники. М., 1968, с. 273—290), но внес и немало других черт (см.: Лотман Ю. М. Комментарий, с. 175—195). Ниже мы увидим, что он но смог применить прием изменения внешности к главной героине. Заметим, что и фамилия «Ленский», и фамилия «Онегин» уже встречались раньше как наименования литературных героев. Любопытно, что «Евгений» было традиционным именем отрицательного героя (см. там же, с. 113—115), а «Холмский» — именем «архаиста», героя нашумевшей комедии Шаховского «Урок кокеткам, или Липецкие воды».

В правке вычеркивание отменено.

Относятся ли вычеркивания последней строки, а также и сам ее текст к первоначальному наброску или же к первому слою правки — неясно. В конце первого слоя правки чернила на исходе.

Эта мысль принадлежит не Ленскому — зачем бы он стал думать о ранней смерти Ольги? — а, скорее, автору, который только один и мог знать к этому моменту, какая судьба ожидает Ольгу.

Томашевский Б. В. Пушкин, кн. 2. Материалы к монографии (1824—1837). М., 1961, с. 94.

В. Лакшин заметил, что, судя по черновику письма Татьяны («Предвижу мой конец <���не>дальной» — VI, 314) и ее гаданию (см. 29-е примечание Пушкина: VI, 193), она, по раннему замыслу Пушкина, должна была погибнуть ( Лакшин В. Движение «свободного романа». — Литературное обозрение, 1979, № 6, с. 20). Этот мотив, очевидно, унаследован ею от «Ольги I».

См.: Черейский Л. А. Пушкин и его окружение. Л., 1975, с. 499 и сл. Конечно, нельзя утверждать, что «образцом» для героини явилась только одна Ольга Сергеевна и что Пушкин отчасти не учитывал большой литературной традиции, стоявшей за именем «Ольга» (см.: Лотман Ю. М. Комментарий, с. 176—198).

Ср. стихотворения «К Наталье» (1813), «К Наташе» (1814), «Кокетке» (1821).

Заметим, что отточие перед именем внесено очень мелко — видимо, вертикально поставленным кончиком пера, и поэтому нельзя сказать уверенно, относится ли оно к имени «Наташа» или к поправке «Татьяна», которую в таком случае надо относить к самому моменту написания еще первой строки. Однако кажется, что строки «Мне жаль, что именем таким Страницы моего романа» написаны одновременно со словом «Наташа».

Нельзя представлять себе дело таким образом, что с появлением сестры Ольга была тотчас низведена до второстепенной роли. По-видимому, соотношение между сестрами определилось не сразу, и от намеченной первоначальной линии Ольги Пушкин отказался не вдруг. Эти колебания оставили мало следов, но все же сохранилось кое-что, позволяющее предполагать, что они были. Во-первых, введя Татьяну, Пушкин тут же начинает рисовать образ девушки более образованной, чем могла быть «дочь соседей бедных», воспитывавшаяся одной няней и не имевшая гувернантки: уже в черновике строфы XXIX (ПД № 834, л. 79 об.; VI, 292) он дает ей читать Ричардсона, и тут же — для характеристики обстановки, в которой она росла, — вдруг переходит к Лариной-матери: Ричардсон унаследован от нее; мы узнаем, что родственницей матери была княжна, поклонником — гвардеец, а отец был «прямо русский барин» — бедность явно идет на нет. В беловике Татьяна уже читает Шатобриана и Руссо — вероятно, по-французски (VI, 568). Тем не менее, «соседи бедные» еще и здесь сохраняются в строфе XX (в черновике строфа XXIIа — VI, 287). Затем Пушкин зачеркивает эту строфу, вместе с «соседями бедными» и «гибельной косой», и в следующей строфе (о няне) начинает переправлять «Ольгу» на «Татьяну» и, мало того, переделывает конец следующим образом «Чесала шелк ее кудрей [Читать молитвы] [И чаем] по утру поила Да раздевала ввечеру Ее (Татьяну, — И. Д. ) да старшую сестру» (VI, 567). Таким образом, Ольга из меньшой временно превратилась в старшую. Это связано с еще одним вариантом, не вошедшим в академическое издание. Его сообщил С. А. Соболевский П. И. Бартеневу, и он был опубликован в «Современнике» (1856, № VII, с. 11). Речь идет о строфе XXIIб черновика той же 2-й главы (VI, 281), или XXIII строфе беловика (VI, 563), где говорится о страсти Пушкина к картам. В беловике начата правка, и вместо: «Страсть к банку < ... > Ни Феб, ни слава (в черновике: дружба), ни пиры Не отвлекли б в минувши годы Меня от карточной игры» — написано: «О двойка! < ... > Ни Феб, ни дамы, ни пиры Онегина в минувши годы Не отвлекли бы от игры». Отрывок Соболевского является развитием этой же правки, только слово «дамы» заменено на «Ольга». Высказывалось предположение, будто в «Ольге» этого отрывка нужно видеть Ольгу Массон, дюжинную петербургскую куртизанку 1819 г. Это заставляло бы допустить, что Пушкин ввел двух дам по имени Ольга в одну и ту же главу романа. Вряд ли это вероятно, поэтому остается признать, что речь идет об Ольге Лариной и что Пушкин обдумывал вариант, по которому знакомство Онегина с Ольгой и начало их романа должны были быть отнесены еще к Петербургу — не оттого ли Ольга и сделалась «старшей сестрой»? Все эти переделки не были доведены до конца, и второй беловик 2-й главы был уже очень близок к окончательному тексту; и строфа о картах, и строфа о «гибельной косе», и строфа о няне выпали из него.