Татьяна Григорьева - Китай, Россия и Всечеловек

115

Ипостаси христианского Бога «неслиянны» и «нераздельны», ибо «единосущны», проницаемы друг для друга.

116

Ф. Энгельс по этому поводу заметил: «Свет и тьма являются, несомненно, самой кричащей и резкой противоположностью в природе, которая, начиная с четвертого Евангелия и кончая lumieres XVIII века, всегда служила риторической фразой для религии и философии» (I, 602).

117

По мнению М. Вебера, именно эта «разведенность» и послужила импульсом интенсивного развития европейской цивилизации: конфуцианской этике недоставало опоры «на переживание „трансцендентного“». Не было разрыва между «посюсторонним» и «потусторонним», разрыва, «который вызвал у европейцев чувство неудовлетворенности существующими на земле порядками и при благоприятных обстоятельствах толкал их к социальным сдвигам; конфуцианству же… чуждо поведение, вытекающее из „активной аскезы в миру“. Со своим стремлением приспособиться к дао, к всеохватывающему потоку бытия, оно расценивало порядок, господствующий в мире, как лучший из возможных» (см. 13).

118

Как сказано в «Сунь-цзы» (VI в. до н. э.): «Небо – это свет и мрак, холод и жар, это порядок времени. Земля – это далекое и близкое, неровное и ровное, широкое и узкое, смерть и жизнь» (см. 8).

119

Не случайно в формуле инь-ян инь стоит на первом месте (небытие – бытие), и не случайно счет черт в гексаграммах И цзина идет не сверху вниз, а снизу вверх. Мы настолько привыкли разделять свет и тьму и ставить свет над тьмой, что большей частью в своих работах меняем местами инь-ян и подсознательно ставим ян на первое место. В лучшем случае разделяем союзом «и»: инь и ян, тогда как правомерно написание через дефис: инь-ян.

120

Ср.: «Невозможно, чтобы одно и то же в одно и то же время было и не было присуще одному и тому же и в одном и том же отношении» (Аристотель, 4, 63).

121

Ср.: «Без единства не было бы множества, но без множества единство бы осталось, так как единица предваряет всякое числовое развитие» (Ареопагитики, 3, 620).

122

Видимо, с этим связана и особая структура буддийских и китайских терминов, которые невозможно перевести однозначно: их смысл зависит от положения в системе. Можно сказать, что и они «нулевые» или, подчиняясь всеобщему закону «перемен», – подвижны, вращаются вокруг своей оси. Бросается в глаза непривязанность к знаку. Сами учения многозначны: могут выступать в функции науки, и в функции философии, и в функции религии.

Сравните с Аристотелем: «Невозможно ничего мыслить, если не мыслишь [каждый раз] что-нибудь одно… Итак, признаем, что слово, как это было сказано вначале, имеет то или другое значение, и при этом [только] одно» (3, 415).

123

Термин «шунья» в значении ноля попал в математику и оформился как математический примерно в III в. до н. э. и уже из Индии через арабов пришел в Европу.

124

Это живо в сознании японцев до сих пор. Как любил говорить Таяма Катай (1871–1930): «Дайте уходящему уйти, а погибающему погибнуть».

125

Махаяна ставит акцент на относительности покоя – непокоя. Видимо, неточно говорить об «эманации» абсолюта (что наводит на мысль о близости буддизма неоплатоникам, Дионисию Ареопагиту). Эманация по преимуществу односторонний процесс (истечение), и, хотя у Прокла эманация есть и «возвращение» по принципу круговорота, в буддизме и китайских учениях этот двусторонний процесс (выплывания из небытия и возвращения в небытие) предполагает своеобразный тип связи по принципу «отражения» всего во всем («Одно во всем, и все в Одном»), который можно было бы охарактеризовать известным образом из «Аватамсака сутры»: сеть из драгоценных камней и кусочков хрусталя блестит, как паутина, на восходе солнца, притом каждая драгоценность отражает все остальные.

126

И могла ли появиться в чистом виде онтология там, где не появилась и не могла появиться теоретическая наука? Сознание не расчленяло мир, не превратило его в объект научного рассмотрения. Можно сказать, существовала «наука – ненаука», или наука, неотделимая от чувственного опыта субъекта.

127

Присущие умонастроению китайцев и японцев любовь к старине, культ древности привели к традиционализму. И китайские мудрецы отдавали себе отчет в том, что без постоянного обновления дух умерщвляется. В этом смысл И цзина – если не меняться в соответствии с движением времени, неизбежно придешь в противоречие с ритмом Вселенной. Поэт Басё говорил, что искусство подчиняется закону «неизменного» ( фужи ), иначе пропадает «вечная красота», и искусство подчиняется закону «изменчивости» (рюко ), иначе нет «обновления» ( атарасими ).

128

Недаром ни индийское, ни китайское мышление не выдвинуло идею поступательного движения истории, прогресса как ступенчатого восхождения от низшего к высшему. Сотворение мира – в первый день Неба и Земли, в последующие пять всего остального – приучало сознание к ступенчатому восхождению (что позже привело к особым законам композиции в архитектуре, литературе, музыке). Сама «единица» предполагает последующий ряд чисел. Современный индийский писатель Раджа Рао говорит в своем романе «Змея и веревка»: «Ноль – безличен, в то время как один, два, три – все дуальны. Один всегда подразумевает много, а ноль подразумевает ничто» (24, 207). В Китае же движение понималось как двусторонний процесс: «туда-обратно».

129

Сам иероглиф «середина» есть графическое изображение оси, проходящей через центр круга. Можно вспомнить слова немецкого мистика Экхарта (ок. 1260–1327): «Добродетель только середина между пороком и совершенством» (Проповеди и рассуждения. М., 1912, с. 166); или о высшем знании, достигаемом путем полного отрешения, отождествления себя с объектом, погружения в Ничто: «Душа – равно и познающее, и познаваемое» (там же, с. 99). Но в 1329 году 28 пунктов его учения были объявлены папской буллой ересью. Разве случайно близость восточному мышлению обнаруживаем именно в ересях? То, что выглядит ересью с точки зрения западного мышления, с точки зрения восточного – естественный способ рассмотрения вещей.

130

Праджня — ум, освободившийся от привычки классифицировать. Информация на этом уровне – преграда на пути (хотя она и предваряет праджню). Это безусловное знание, примерно то, что даосы называют «знанием без знания». На уровень праджни рассчитаны, например, беседы между дзэнским мастером и учеником, японские мондо (вопросы – ответы) и коаны — своего рода психологические задачи, с точки зрения дискурсивной логики абсурдные, необъяснимые. Но именно неожиданность разрывает цепь привычных ассоциаций, ошеломляет ученика, приводит его в состояние транса, экстатического прозрения ( сатори ), заставляя несловесным путем найти ответ.