Николай Ямской - Легенды московского застолья. Заметки о вкусной, не очень вкусной, здоровой и не совсем здоровой, но все равно удивительно интересной жизни

Точно так же, как когда-то в «Яре», всех этих судачков, сазанов, карпов и карасей можно было выбрать и заказать. Минут через пятнадцать официант приносил вашего избранника в сметане, фри или запеченного в картофеле. Я лично, как и многие другие, никогда таким заказом не пользовался. Сначала из принципиальных соображений: не могу — как говаривал почетный завсегдатай этого ресторана, писатель Ю. Нагибин — есть знакомых. А позже — потому что не желал быть лохом. Так как совершенно случайно выведал: на кухне заказанных рыб, которые, как известно, немы и «на лицо едины», на сковороду отнюдь не швыряли. Им там же, в укромном аквариуме-отстойнике срочно предоставляли временный вид на жительство. И ближе к утру, после разъезда простодушных клиентов, возвращали в родной бассейн. На стол же подавали их менее удачливых, давно уже доведенных до «свежезамороженного» состояния коллег.

Насколько я теперь понимаю, тогда это был единственно возможный способ быстро, не покидая исторической родины получить «политическое убежище».

Да и то — доступный лишь живым дублерам прописанных в ресторанном меню блюд.

Для тех же, кто хоть в какой-то степени «горел свободой» и вместо набивших оскомину трудовых маршей хотел отдохнуть душой под звуки блюза, очень сильной приманкой тогдашнего «Метрополя» была музыкальная программа. Дело в том, что начиная с первых дней своих и многие десятилетия подряд советская пропаганда рьяно предостерегала, что всякая там «легкая музыка» и особенно джаз — это «идеологический яд» и «очень нездоровое увлечение». Однако совершенно впустую! Ибо, как только представлялась возможность, «нездоровому увлечению» с еще большим энтузиазмом предавались даже самые законопослушные. Изгнанный с эстрады и из радиоэфира джаз (а тогда джазом называли любую легкую музыку) перекочевал на импровизированные танцвечера и в рестораны.

Последние, надо заметить, были настоящими островками аполитичности. Власти за ними приглядывали, но не «прихлопывали». Видимо, поджидали, когда «расцветут все цветы». Потому что «срывали» их обычно не сразу, а за общепитовским порогом.

На большой эстраде «Метрополя» выступали лучшие джаз-ансамбли с сильными солистами и очень достойным репертуаром. Долгие годы гонения на джаз их присутствие в роскошном зале гостиничного ресторана являлось таким же привычным его атрибутом, как мраморные колонны, фирменные напольные торшеры и дивной красоты хрустальные люстры. В 1930-х годах в «Метрополе» играл чудесный чешский инструментальный коллектив Питера. А в конце 50-х — начале 70-х люди специально приходили «на Леню Геллера». Или на небольшой, но чрезвычайно популярный в те годы ансамбль, в котором играли Александр Ривчун (кларнет, альт и тенор-саксофон), Ян Френкель (скрипка), Леонид Кауфман и Виктор Андреев (фортепиано), Александр Розенвассер (контрабас) и Сергей Седых (ударные). Ансамбль, благодаря которому одно время в «Метрополе» сконцентрировалась московская джазовая жизнь, играл эмоционально, в меру мягко и очень ритмично. Многие музыканты и просто любители приходили в этот ресторан специально для того, чтобы «вживую» послушать мелодии Чарли Паркера или Диззи Гиллеспи.

А все прочие, оказавшись во власти дефицитнейшей тогда «западной музыки», да еще в по-настоящему классном исполнении, просто кейфовали. Двигались при этом как могли, где-то не совсем в стиле блюз, но уже и не вприсядку. Танцевали вокруг бассейна. Освещение менялось — серебристое, оранжевое, рубиновое, синее… Соответственно окрашивалась вода в садке и фонтанные струи. Это было так красиво, так непреодолимо подхватывало и уносило из сероватой соцдействительности, что некоторые, увлекшись, наезжали на невысокий бордюр искусственного водоема. И вместе с дамой опрокидывались в фонтан. Рыбки при этом бешено метались по сторонам, а вытесненные излишки воды растекались по паркету…

Никаких других, более серьезных эксцессов в ресторане, как правило, не случалось. Не та заходила сюда публика. Без подгулявших командированных, «королей шмоточной фарцы» и теневых цеховиков, конечно, не обходилось. Но все это сильно разбавлялось сливками московской интеллигенции — облюбовавшими ресторанный зал «Метрополя» писателями, режиссерами, артистами. Да сама окружающая архитектурная среда дисциплинировала. Она воспитывала еще на подходе к зданию, которое возводили в период с 1899 по 1905 год. Генеральным заказчиком был не бог весть какой богатый предприниматель, но большой меценат С. Мамонтов. Над проектом трудились архитекторы В. Валькотт, Л. Кекушев при участии Ф. Шехтеля. С тех пор вот уже какое поколение москвичей и гостей города любуется этим классическим образцом стиля модерн. Чего стоят только одни его фасады! Ведь в их оформлении участвовали выдающиеся отечественные мастера. Но судите сами: выходящее на Театральный проезд большое керамическое панно «Принцесса Греза» (по мотивам чрезвычайно популярной в то время пьесы Э. Ростана) выполнено по рисунку М. Врубеля. Барельеф «Времена года» вылеплен Н. Андреевым. Автор семи керамических панно — замечательный художник А. Головин. Не фасад, а увлекательное пособие по образцам высокого искусства. Недаром по фризу над третьим этажом вязью из майолики в дореволюционное время была выведена цитата из Ф. Ницше: «Опять старая история: когда выстроишь дом, то замечаешь, что научился кое-чему».

Куда как сложнее оказалось с нашей отечественной историей. Если она нас и учит, то, увы, лишь «чему-нибудь и как-нибудь». В бурные дни 1904 года «Метрополь», в ресторане которого доселе по традиции доминировали богатые владельцы лошадей и завсегдатаи скачек, вдруг превратился в место братания прогрессивной российской интеллигенции с проснувшимися от векового сна трудящимися массами. Лучше всего про это в книжке большого знатока исторических мест Москвы Льва Колодного. Ссылаясь на описание данных событий в горьковском «Климе Самгине», он напоминает: «В тот описываемый в романе день, 18 октября, на улицы вышли толпы людей с красными знаменами. Впервые Москва могла свободно шествовать и митинговать. Фонтан на площади перед «Метрополем» служил трибуной, митинг шел и в зале ресторана, где находился Федор Шаляпин, вспоминавший так: «Пришлось мне однажды петь «Дубинушку» не потому, что меня об этом просили, а потому, что царь в особом манифесте обещал свободу. Было это в Москве, в огромном ресторанном зале… Ликовала в тот день Москва! Я стоял на столе и пел — с каким подъемом, с какой радостью!»