Николай Ямской - Легенды московского застолья. Заметки о вкусной, не очень вкусной, здоровой и не совсем здоровой, но все равно удивительно интересной жизни

Сажусь к столу.

Заказываю эскалоп.

Собирается компания.

Мне стаканчика достаточно.

Я взбодрен…»

Кругом сидит публика, у которой «вещания» Олеши имеют несомненный успех. Поэтому они смеются, когда он произносит на самом деле довольно трагичную фразу: «Литература окончилась в 1931 году».

На самом деле литература в 1931 году в общем-то не кончилась. Но под прессом набирающей силу сталинщины как-то потускнела и стала прогибаться. Стремительно покатился вниз, а затем и вовсе закрылся писательский ресторан на Тверском бульваре. Почти для всех неотвратимость его скорого конца стала очевидной еще до решения передать помещения «Дома Герцена» Литературному институту. Потому что все в том же 1931 году Розенталь оставил свой пост. И вместе с ним из этого заведения ушла «живая его душа»…

Местом новой службы уже ставшего писательским и актерским любимцем Якова Даниловича стал ресторан Клуба театральных работников. Располагалось это заведение в подвале одного из четырех жилых корпусов по адресу Старопименовский переулок, участок 7. В 1927 году весь этот весьма живописный комплекс был сооружен для членов кооператива «Труженик искусства». А те подвал в строении 3 почти сразу же сдали организаторам так называемого Кружка друзей культуры и искусства. Фактически хозяйственными делами в кружке ведали некие юркие деловые люди, благодаря которым служители различных муз скоро обнаружили, что они всего лишь прикрытие. А под их маркой в подвале на самом деле функционировало «полукабаре» с буфетом и тайными карточными играми на деньги. К концу 1929 года, когда от нэпа остались одни воспоминания, кружок, как его уродливое порождение, прихлопнули. А помещение вместе со всем имуществом и мебелью передали новой общественной организации — Клубу театральных работников. Расположение оказалось исключительно удобным, благо часть наиболее знаменитых мастеров сцены проживала буквально в шаговой доступности.

Давно подмявшая жизнь в стране под себя правящая партия ВКП(б) уже вовсю присматривала за творцами. Но Клубу театральных работников еще повезло. Смотрящим от партгосаппарата в нем поставили старого большевика Феликса Кона, который в клубные дела лишний раз не залезал. А верховодили в Старопименовском подвале сами мастера сцены в лице ими же избранных мхатовца Ивана Москвина и оперной примы Валерии Барсовой. Директорские функции по-своему артистично исполнял Борис Михайлович Филиппов, специально откомандированный из Ленинграда, где он служил заведующим литературной частью в Большом драматическом театре. Умения, энтузиазма да и просто любви к своему новому детищу у него было столько, что дело сразу же пошло на лад. Буквально за какие-то несколько месяцев после открытия театральный клуб в Старопименовском подвале стал исключительно почитаемым в Москве местом. В нем проводили свой досуг не только мастера театра, эстрады, быстро развивающегося кино, но и были желанными гостями лучшие люди страны — герои сверхдальних перелетов, ударники труда, покорители полярных просторов, знаменитые спортсмены.

Кстати, главным видом спорта в клубе был бильярд. А первым в нем игроком — без сожаления отказавшийся от визитов в «Дом Герцена» Маяковский. Встречи с его участием за бильярдным столом бывали не менее сценичны, чем знаменитые клубные капустники. Особенно когда борьба завязывалась между Владимиром Владимировичем и Михаилом Афанасьевичем. Впрочем, Булгаков почти всегда проигрывал. Но с таким достоинством, что у Маяковского даже мысли не возникало предложить ему, как всем прочим, «продувшим» партию, лезть под стол.

Зато за столами клубного ресторана — небольшого, но уютного, с удобно выгороженными по сторонам ложами — посетители занимали места с предвкушением только одного — большого удовольствия. Тем более что многие еще по прежнему месту работы Бороды знали, какие радости поджидают в его владениях каждого, кто ценит искреннее гостеприимство и высокую, с проблесками авторства кухню.

Между прочим, и в зале, и на кухне у Якова Даниловича особенно никто не баловал. И дело было не только в том, что, в отличие от «проходного двора» в «Доме Герцена», в клуб абы кого не пропускали.

В Старопименовском подвале тоже находились любители пошалить. Просто и раньше не больно терпеливый к развязности и даже вспыльчивый Розенталь с годами стал особенно строг и нетерпим к разгильдяйству, воровству и хамству.

Сохранилось немало свидетельств того, как Борода мог привести в себя не в меру разгулявшегося посетителя одним взглядом. А кухня у него вообще была святым местом, куда из посторонних не было хода никому. Единственное исключение Розенталь делал только для Михаила Михайловича Климова. Да и то только потому, что больше никто, кроме этого старейшего актера Малого театра, не мог приготовить какие-то особенные, с неповторимым вкусом «биточки по-климовски».

Отношение Якова Даниловича к своей миссии и достигнутые благодаря ему результаты в ресторанном деле вызывали глубочайшее к нему почтение со стороны даже самых-самых «дважды народных, трижды лауреатных». Многие вообще считали за честь пригласить его к своему столу. И что характерно? Порой подсаживался. Иногда мог даже пригубить. Но никогда не засиживался. А извинялся. Чтобы отлучиться на кухню проверить чей-то заказ. Встретить и, если есть места, разместить очередного посетителя. Усадить, обогреть теплым словом, хорошенько накормить. Словом, Борода знал свою работу. И красиво, с умением и достоинством настоящего мастера ее делал.

Вероятно, по совокупности всех этих замечательных качеств Якова Даниловича Розенталя такого же высокого уровня профессионалы, но в искусстве или какой-либо иной сфере деятельности не только приглашали к столу, но и по-настоящему с ним дружили, делились как с близким человеком своими радостями и горестями. А некоторые, как тот же Михаил Булгаков, даже не избежали искушения как-то запечатлеть в своих текстах эту необыкновенно обаятельную и колоритную личность. Работая в то время над рукописью «Романа о дьяволе» (так называлась первая редакция «Мастера и Маргариты»), Михаил Афанасьевич наделил своего фактурного метрдотеля грибоедовского ресторана некоторыми характерными внешними и внутренними чертами Бороды. И даже в какой-то степени подшутил при этом над реальным Яковом Даниловичем, включив в свое сочинение эпизод, когда во время пожара в «Доме Грибоедова» его прообраз уносит с собой пару ранее им «оторванных от архитекторского съезда» и предусмотрительно «заначенных» балыковых бревен.