Олег Буткевич - Красота

Но если в теоретической идее человеческие стремления и цели реализуются в форме абстрактно-логического здания и предвидения (хотя и здесь неизбежно присутствует эмоционально-волевое начало, свойственное всякой идее, и, следовательно, некоторые непосредственные представления, сопровождаемые ощущением красоты), то художественная идея как раз специфична своим эмоционально-образным характером. Здесь зовущая красота образа, в котором идеально реализуется то, что составляет абстрактную суть теоретического предвидения, делает это будущее, эту цель политических, нравственных и иных, общественных устремлений неотразимо влекущей.

Не будем утруждать читателя специальным анализом воздействия произведений различных видов искусства, ибо увеличение числа примеров ничего здесь не прибавит — закономерности творческого художественного отражения действительности и восприятия художественной идеи во всех видах искусства в принципе те же. Силой художественно-волевой духовной энергии автора произведения реальное содержание действительности преобразуется в идеальные художественно-образные представления, где желаемое, то, что составляет суть волнующей художника идеи, обретает идеальное существование, как уже достигнутое или становящееся. Эти образные представления одновременно с их формированием кодируются в специфическом коде художественного произведения. Художественное произведение передает и хранит, в виде того или иного, в зависимости от специфики искусства, изображения, информацию о содержательной стороне художественной идеи. Под воздействием полученной информации в сознании зрителя, слушателя, читателя возникают образные представления, соответствующие тем, которые создала творческая фантазия художника, и информация о которых запечатлена в коде изображения. Эти художественно-образные представления, воспринимаемые как прекрасные, будят в душе воспринимающих искусство эмоционально-волевую энергию к реализации тех идей и устремлений, которые волновали художника, создавшего художественный образ.

Разумеется, наша модель чрезвычайно упрощена и являет собой лишь принципиальную схему сложнейших духовных процессов, о которых идет речь. Но эта схема дает, думается, представление о принципиальном механизме этих процессов и предлагает методологический ключ для исследования их в более полном объеме и в различных конкретных вариантах.

Можно вспомнить многообразные случаи, когда, как это было в вышеприведенном примере, художественная информация послужила сигналом к целеустремленному душевному взлету многих, объединенных как бы в единую духовную систему людей. Такой системой может быть и целый класс, и народ, и в принципе все человечество. Прекрасные творения искусства, утверждающие в художественной форме высокие гуманистические идеи, в течение столетий способны посредством вещного художественного кода — небольшого полотна, полуразбитого куска мрамора, нескольких строк, написанных на клочке бумаги, этих хрупких и практически ни на что не годных предметов — порождать в душах миллионов людей, из поколения в поколение, могучие светлые чувства, высокие порывы, творческую энергию.

Можно представить себе варианты, в которых принятая чисто случайно художественная информация силой красоты возникших в сознании человека образов заставит его разделить социальные идеи, до этого совершенно ему чуждые. Или другие, когда художественная идея, когда-то вобравшая в себя совершенно конкретные, жгучие устремления современников, в течение тысячелетий существовала в виде закодированной информации, погребенной под прахом минувших цивилизаций, и так и не дождалась воскресения, потому что раскопавшие эту информацию уже не смогли понять, что именно волновало тех, кто давно исчез.

Можно вообразить, напротив, вариант, когда еще не сформировавшаяся, первобытная, ничтожная по содержанию, элементарная, художественная идея, стоящая на самой грани искусства и создавшая поэтому лишь самый примитивный, почти не содержащий художественной информации код, именно вследствие элементарности кода парадоксально возродилась и разрослась в сознании потомков, напитавших ее собственными сложностями, увидевших в ней многозначительные намеки, как бы разрешающие нерешенные проблемы. Нечто подобное произошло теперь с «матческим» искусством, в грубых, полубессмысленных формах которого самоуничтожающаяся любыми способами эстетика модернизма увидела свое отражение и подтверждение.

Можно нарисовать себе и другой вариант, когда, по-видимому, искренне увлеченный прогрессивными взглядами художник, то ли отдавая дань моде, то ли глубоко и трагически заблуждаясь, не только не реализует эти, столь необходимые людям, взгляды в своей художественной идее, но, наоборот, информация о последней, кодируемая в уродливом, ущербном коде, дискредитирует те самые взгляды, которые дороги художнику, не пробуждая высоких чувств и идей, но гася их в эмоциях совершенно иного рода. Можно представить себе и такое положение, когда большой художник-реалист, умозрительно исповедуя ложные социальные воззрения и полагая, что «воплощает» именно их в созданной им художественной идее, как бы помимо собственной воли, под влиянием правды изображенной реальности воплотил неизмеримо большее, отчего в сердцах современников или потомков, получивших данную художественную информацию, возникли могучие положительные импульсы, направленные, по сути, против субъективных взглядов художника. Социальному анализу подобного варианта посвящены знаменитые статьи В. И. Ленина о творчестве Льва Толстого...

Но мы чрезвычайно обеднили бы понимание активности художественной идеи, если бы позволили себе ограничить ее исключительно идеологическим воздействием на общественное сознание, хотя роль этого воздействия огромна. Социальные явления входят в предмет искусства, но, что неоднократно подчеркивалось, отнюдь не исчерпывают его.

Искусство отражает в своих образах не только собственно общественные явления и не только рассказывает о духовном мире человека, но раскрывает нам все чувственное многообразие действительности (начиная от самого человека в его телесном, физическом существовании и кончая формой, цветом, светом, ритмом, динамикой всех доступных непосредственному восприятию сторон действительности).

Естественно, что общие закономерности формирования художественно-образных представлений всех этих явлений, также составляющих изобразительное содержание художественной идеи, вполне соответствуют тому, что говорилось выше.

Для нашего изложения несуществен сравнительный анализ искусств в свете исследования специфического предмета того или иного их вида или жанра. Поэтому ограничимся очень кратким напоминанием (этот вопрос в свое время уже затрагивался) о том, из чего слагается структура целостного живописного образа в наиболее содержательном его варианте — тематической живописи.