Георгий Миронов - Лики России (От иконы до картины). Избранные очерки о русском искусстве и русских художниках Х-ХХ вв.

А не выделял он никого, возможно потому, что никто не мог сравниться с Пюви де Шаванном! В Париже он заново открыл для себя этого несравненного мастера. Это уже был не импрессионизм (при всех его бесспорных достижениях).

Осенью 1986 г. он, наконец, встретился не только с его полотнами, но и с самим мастером.

После этой встречи с семидесятилетним Маэстро (недавно женившимся и тем доказавшим свой вечный романтизм), Мусатов открыто называет себя последователем Пюви. Он сравнивает учителей: Кормон – это техника, Пюви – это идея.

То, как он, описывая в письмах в Россию придумываемые им в Париже большие полотна, свидетельствует – техникой он овладел, идея его увлекает, он безусловный ученик Пюви де Шаванна и… И он – Борисов-Мусатов, гениальный чисто русский живописец, вобравший в себя из творчества своих предшественников все, что соответствовало его личным поискам в искусстве.

Пюви де Шаванн умрёт через год. А пока он живёт на пляс Пигаль.

В одном из ресторанчиков на этой шумной и весёлой улице выпускники «школы» Кормона отметят пирушкой проводы на родину русского живописца Виктора Борисова-Мусатова. Он сумел научиться многому у обоих французов.

Как упоительно прекрасен Париж! И как сладостно томительно притягивает к себе на расстоянии родной Саратов. Мусатов, кажется, уже знает, что такое живопись. Но писать свои картины, во многом придуманные во Франции, он намерен в России.

Его жизнь в те годы полна предчувствием ожидающей его гармонии…

…Вернувшись в Саратов, первое, что он сделает, это повесит на стене в кабинете большой фотоснимок знаменитой и обожаемой им «Женевьевы» Пюви де Шаванна.

Но Пюви – это форма. Какое содержание намерен вложить в неё саратовский мещанин Виктор Мусатов?

Эти стихи могли бы стать открытием тайны Борисова-Мусатова, магии, гармонии его картин. Если бы… не были известны искусствоведам уже более ста лет…

Словно настраивая свой уникальный инструмент на придумываемую им мелодию, он пишет стихи:

Он уже придумывает свой первый концерт для красок и кистей на фоне фантазии.

Его фантазии вполне реальны. Он, прежде чем бросит краски на полотно, выстраивает композицию в реальности. Просит мать сшить длинное белое платье, в старинном стиле. Сам делает кринолин из проволоки. Виктор требует от матери рассказов: что носила хозяйка имения Евдокия Трирогова, в каких платьях бывали одеты её гости. Он запоем читает воспоминания мемуаристок XVIII – первой половины XIX века, книги с рисунками «старой моды». Платья пошили по его рисункам и рассказам. Похожи ли они на то, что носили прабабушки? Не так важно.

Идёт репетиция концерта для краски и кистей.

В комодах и на чердаках находят старинную бижутерию – веера, ожерелья, серьги.

Вновь и вновь фотографирует он сестру Лену в длинном белом наряде, отделанном кружевами, с ниткой жемчуга на смуглой шее. Сестра запечатлена на узорном турецком диване, в увитой виноградными лозами беседке.

Фотоэтюд? Эскиз к будущей картине? И то, и другое.

Рождается один из первых шедевров – «Автопортрет с сестрой».

Собрал все ранние автопортретные рисунки. «Современники» портретируемых – только кусты сирени и розы. Предметы – из предшествующей эпохи – маленький самоварный столик с мраморной доской. На высокой тумбе цветок агавы. Между нею и столиком сидит сестра, с правого края стола старинная синяя с узорами плотная ткань. И красные розы на белом мраморе.

Ещё не гармония – прошлого с настоящим. Поиск гармонии.

И это была первая «мусатовская девушка», символизирующая гармонию. Он гордится: «сотворил её по образу и подобию прошлого столетия…»

И так теперь будет всегда: в костюмах героинь будут смешаны стили и эпохи. Оказывается, он не был увлечён минувшим, просто он стремился написать образ «красивой эпохи». Маленький застенчивый горбун из Саратова, он так стремился к постижению гармонии. Он так старался услышать мелодию человеческой души. А «дворянские гнёзда» эпохи минувшей – лишь сцена для концерта.

На вопрос: «Зачем и почему все мусатовские девушки должны быть в старинных платьях», ответ известен уже более ста лет.

«Женщина в кринолине менее чувственна, более женственна и более похожа на кусты и деревья», – признавался Мусатов.

Направление поиска гармонии настоящего с прошлым было задано ещё отцом художника. Тягой к дворянским обычаем, антуражу дворянских гнёзд, к старинным манускриптам, склонностью стилизовать вензеля и монограммы. Виктор Мусатов отовсюду привозит безделушки – предметы старины. Не обязательно законченный артефакт, это могла быть ткань с фактурой, кусок переплёта с тиснением, кружева. «Время работает как художник, создавая красоту», – чем не афоризм, эта мимоходом брошенная фраза.

В жизни художника-романтика не могло не появиться романтической любви.

Любовь, по крайней мере, как говорили в старину, «сердечный интерес» возник к юной Анне Воротынской у молодого живописца ещё до отъезда во Францию. Отец Анюты, – так её звали в детстве, – отбывший 9-летнюю ссылку в Олонецкой губернии участник польского восстания 1863 года Иероним Воротынский, поселившийся по отбытию срока в Саратове. Бабушка по матери – дочь крепостной крестьянки и генерала А. С. Норова – родного брата декабриста Василия и министра просвещения Авраамия Норовых. Сознательно привожу эти вроде бы второстепенные исторические детали: один тонкий срез русского общества рубежа веков, – а сколько пищи для размышлений на тему социальной драматургии государства Российского.

Начал бывать в доме Захаров (Дмитрий Захаров – чиновник – взяточник, с которым, народив от него девятерых детей, дочь крепостной и генерала развелась), – поначалу ради Александра, друга на многие годы, а потом и ради Анюты, дочери сестры друга Саши, тоже Александры, названной в честь бабки – Анной. Запутанные истории дворянских и разночинных семей. На первый взгляд, разобраться непросто. Однако.

Вспоминаю из своего детства (которое, к слову сказать, прошло в тех местах, где отбывал ссылку Иероним Воротынский): бабушка моя Александра Михайловна могла часами перелистывать перед внуками страницы старинного, изданного в 300 летию «Дома Романовых» альбома и рассказывать в подробностях, кто с кем из изображённых на фотографиях был в каком родстве. Всё помнила. То ли память у наших предков была покрепче нашей, то ли событий было меньше.

Однако ж в Саратове юный художник свой взгляд на фотографиях представителей семейных кланов Норовых или Воротынских надолго не задерживал: его интересовали лишь фотоснимки 14-летней Анюты. А больше всего – она сама.