Георгий Миронов - Лики России (От иконы до картины). Избранные очерки о русском искусстве и русских художниках Х-ХХ вв.

Во Введенском он пишет в разных техниках – гуашь, акварель, темпера.

Темперой пишет и картину «Отблеск заката»: две женские фигуры у подножия холма глядят на белый дом и белые облака. Классический мусатовский сюжет. Эмоциональная иллюстрация к истории дворянской усадебной России, увиденной глазами разночинца, но не с отрицанием, без злобы и ненависти к другому сословию, другой культуре, а с сочувствием и симпатией. По точному наблюдению К. Шилова, мир старины, мир русской культуры и архитектуры XVIII–XIX вв. был увиден Мусатовым не со стороны, а как бы снизу и изнутри, в непарадном, «домашнем» варианте. Это был мир не сановников и вельмож, владельцев белоколонных усадеб и особняков, а мир управляющих этими имениями, дворецких, компаньонок, гувернанток, приезжающих на пленер художников-разночинцев.

Во Введенском написаны таинственная акварель «Весенняя сказка», музыкальная «Летняя мелодия». В работах этого периода много автоцитат, – зритель узнаёт архитектурный декор, колонны, вазы, мебель, платья с кринолинами. Узнаёт постоянных героинь мусатовских картин. Это не портреты.

В движении или статике, лицом к нам, или со спины, – они все узнаваемы, даже без индивидуальных черт. Он пишет не усадебный быт России XVIII – начала XIX века, и не своих современниц начала века XX, он воссоздаёт воспоминания о старой России. И не важно зрителю, что это – реалистическая драма, мистерия, таинственная легенда? Важно, что на холстах Мусатова на века застывает мелодия русской души, исполненная на клавесинах и кринолинах. Воспоминания о русской культуре без определения точного времени.

Толчок к серии работ, созданных в Звенигородском уезде, дал заказ и замысел монументальных росписей «Времена года».

Сегодня эскизы к четырём панно воспринимаются искусствоведами как вершины творчества Борисова-Мусатова. Отмечено, что Борисов-Мусатов в этих панно проявил себя одним из первых художников в новом русском искусстве, сумевшим придать произведениям живописи черты архитектурной построенности.

Если не зацикливаться на том, что в работах Мусатова архитектурная тема – не имеет точной привязки ко времени, его картины – замечательный дополнительный источник для изучения русской усадебной архитектуры двух веков, русского сословного костюма, истории женских украшений, причёсок и т. д. У Мусатова всё реально, и всё придумано Равновесие между реальностью и вымыслом зыбко. Его картины – скорее эмоциональный, нежели фактографический источник, источник для изучения не столько архитектуры или костюма, сколько умонастроений и духовных исканий русской просвещённой публики рубежа веков.

Время несбывшихся планов, неудовлетворённых желаний, поиска даже не смысла жизни, а оправдания ей.

Увы. Заказчица пожалеет денег на монументальные росписи. «Времена года» так и останутся в картоне, на бумаге, в акварелях.

Ещё одна несбывшаяся мечта. Может быть, одна из главных в его жизни. Если не главная.

Не получают развития грандиозные творческие планы. Зато, увы, прогрессируют болезни.

От славы, однако ж, не сбежишь в больничную палату. Осенью 1904 г. персональная мусатовская выставка в парижском салоне. В мае следующего года его избирают членом французского национального общества изящных искусств. Страницы французских газет полны комплиментов в адрес его работ, – «декоративных симфоний». Париж диктует моду. Слава догоняет Борисова-Мусатова. Комплименты французских эстетов лестны. Ещё приятнее читать в русской прессе, что он стал основоположником русского «высокопоэтического реализма». Не в дефинициях суть. Признали на родине. Это дорогого стоит.

Уже почти в конце своего творческого пути, в Тарусе, на Оке, он напишет свою «Осеннюю песню». Пронзительное воспоминание о крике журавлей, улетающих в бесконечность.

В эти же дни в письмах он размышляет о поиске в живописи «бесконечной мелодии», которая есть в музыке.

Уже потом «Осеннюю песню» назовут самым монументальным произведением Мусатова. А ведь эта пастель – совсем скромного размера.

Другу композитору Мусатов признавался: «сюжеты русской природы не играют для меня основной роли», «это только предлог».

Природа как бы задаёт мотив. В «Берёзах осенью» он, например, по его словам, хотел выразить именно музыку умирания природы.

Есть в письмах Мусатова и такая изящная формула: «поэзия уходящего».

Конкретные архитектурные детали, реальные кринолины, позирующие персонажи, списанные с натуры на пленэрах берёзки, пруды и омуты, – всё лишь предлог, повод для размышления о «поэзии уходящего».

Очень хороших художников в истории русского искусства много. Мусатов – один.

М. Нестеров был так восхищён, увидев «Осеннюю песню», что, не удержавшись, сказал:

«Это Божьей рукой написано».

Но главная слава пришла после смерти: в 1906 г. Дягилев представил на выставке «Мира искусства» в Петербурге сразу 62 мусатовских работы, на русской выставке в Париже – 22. В Москве прошла его первая персональная выставка. Увы, все – после смерти.

«Есть школа Мусатова», – напишет Андрей Белый.

«Берега его творчества не определились для нас», – признается он.

А впереди были десятилетия забвения на родине.

И – возрождение славы, заслуженное признание потомков, – позднее.

А берега творчества так и не определились. Какие берега у гения?

Гений безбрежен.

Наши энциклопедические словари умиляют отсутствием нужной информации. Шумовой – масса. Тут и справки о многих Чудовых, Чудновых, Чудновских и Чудаковых, о которых порой с трудом вспоминают даже узкие специалисты. О Чудовом монастыре сказано очень целомудренно: упразднен после Октябрьской революции, «в 30-е гг. здания Ч.м. разобраны». И все. Какое мне сегодня дело до того, что некий рабочий рационализатор был членом ВКП/б/ с такого-то года. А вот про Чудов монастырь бы поподробнее. Но вот и слово «Чудо». Тоже сказано незатейливо: с одной стороны, сверхъестественное явление, вызванное вмешательством потусторонних божественных сил, с другой стороны – вообще нечто поразительное, удивляющее своей необычностью.

Как ни странно оба значения слова из старого словаря подходят к «удивляющим своей необычностью» жизни и творчеству замечательного русского художника – Бориса Кустодиева.

«Чудо в красках»

Его называли художником счастья, самым русским среди русских художников, создателем «русского чуда» в красках: если собрать всех персонажей его картин, возникает собирательный народ, образ русского человека – красивого и сильного, умеющего слаженно и дружно работать и красиво отдыхать, доброжелательного и совестливого, богобоязненного, чудесно возрождающегося из пепла, подобно сказочной птице Феникс после моров и вражеских нашествий.