Георгий Миронов - Лики России (От иконы до картины). Избранные очерки о русском искусстве и русских художниках Х-ХХ вв.

Отклики современников при этом противоречивы, да и в последующие годы историки искусства грешат односторонностью в оценках самобытности Антропова, но вот В. Никольский в «Истории русского искусства» (1915) и «Истории русской живописи» (1904) признаёт: «Антропову уже мало одного внешнего сходства: он пытается нащупать и уловить кое-что из самого характера изображаемых им лиц».

Постепенно самобытность Антропова начинает восприниматься в российском искусствознании как данность. И вот уже А. А. Сидоров в работе «Русские портретисты XVIII века» (1923) приходит к выводу: Антропов «должен быть признан мастером с очень национальной традицией».

Позднее самобытность Антропова отмечают и А. В. Лебедев в посвящённой живописцу небольшой монографии (1938), и И. Э. Грабарь, назвавший его «первоклассным портретистом». Пытливому читателю много дадут для понимания портретов Антропова как дополнительных источников для изучения эпохи и более поздние исследования – Н. Коваленской, Г. Жидкова, А. Кагановича, Т. Кедровой, К. Михайловой, И. Котельниковой, И. Сахаровой.

Пожалуй, для краткой историографической преамбулы достаточно. Задача данного очерка – привлечь внимание читателя к портретам людей XVIII в. кисти Антропова как к достоверным историческим источникам.

Если портрет написан добросовестным ремесленником, мы сегодня можем извлечь из него массу сведений. Обратимся к портрету императрицы Елизаветы Петровны. Как выглядела корона Государыни? Можно – при минимальном увеличении – судить и о драгоценных камнях, украшавших корону, скипетр, державу, корсет, мантию.

Если же портрет, как в данном случае, принадлежит кисти живописца-психолога, мы уже можем предполагать, что знаем эту женщину: умный, чуть циничный, явно ироничный взгляд чёрных глаз, кокетливая женственная, но и властная полуулыбка, округлые щёки, свидетельствующие о сластолюбии, и – небольшой, но упрямый подбородок. Правая рука держит, точнее – придерживает скипетр, – большим и указательным пальцем, мизинец чуть нарочито, претенциозно оттопырен, кисть правой руки могла бы показаться безвольной, но стиснувшие скипетр два пальца дают основания полагать, что мягкость кисти и женственно безвольное её положение – обманчиво. Держава вообще, что странно для парадного портрета Государыни, – не в руке, а бесхозно оставлена лежать на красном пуфике. Но опять же – обманчивая доступность державы – левая рука, казалось бы, занятая тем, что поддерживает горностаевую мантию, мускулисто напряжена. Одно движение и Держава будет надёжно покоиться на ладони императрицы.

Талантливый живописец, формально воспроизведя копию с картины Л. Каравакка, не только создал имеющую самостоятельную художественную ценность картину, но поменяв позу, динамику, детали костюма, украшений, положение и насыщенность цвета орденской ленты, изменив сочетание тёплых и холодных тонов и придав значительно более выразительное звучание цветовой гамме портрета, он оставил потомкам достоверный исторический источник и – замечательное произведение искусства.

Как бы ни были хороши росписи Андреевского собора в Киеве, роль, в создании которых Антропова нельзя переоценить, портрет – вот жанр, который словно создан для мастера: он в равной степени поражал современников и потомков как психологической глубиной, точностью характеристик, ироничной отстранённостью и душевным сопереживанием своим героям, так и поразительной адекватностью исторически выверенных деталей – атрибутов власти, украшений, парадных костюмов, орденов и причёсок.

Но главное – спустя почти два с половиной века смотришь в глаза позировавших (а иногда и нет, – писал портрет как копию с картины видного иностранца) ему императрицы, великой княжны, близких ко двору аристократок, – и смущённо ловишь себя на мысли, – это не ты их рассматриваешь, зафиксированных талантливой кистью Антропова на старинном холсте, а они – тебя. И нет уверенности, что ты им нравишься.

Все портреты, написанные мастером во время работы над росписями Андреевского собора в Киеве, отличаются поразительным психологизмом. Каждый из них – неоценимый источник для изучения не только истории костюма, ювелирного искусства, орденов, причёсок того времени, это ещё и дополняющие, а то и заменяющие в отсутствии таковых, мемуарные характеристики современников.

Речь идет, прежде всего, о двух портретах императрицы Елизаветы Петровны, датированные 1753 г. Один был уже во второй половине XX в. обнаружен в Киево-Печёрской лавре, второй хранится в киевском Музее русского искусства. Оба портрета – яркое свидетельство удивительного дара Антропова соединять подход художника-психолога, физиономиста, предлагавшего, судя по другим историческим источникам (мемуарам, переписке и др.) на редкость достоверное изображение лиц российской истории, и – подход скрупулезного бытописателя, педанта-историографа, донёсшего до нас сквозь века точное изображение костюмов, ювелирных украшений, причёсок, оружия, наград своего времени.

Интересный сплав опыта придворного живописца и – изографа, участвующего в росписи православного храма, дал чудесный результат, позволив создать необычайно изысканные по цвету работы. Те же портреты императрицы Елизаветы Петровны отличает прелестная цветовая гамма: серебристое платье корреспондируется с ярко синей орденской лентой, блеск бриллиантовых украшений – с нежностью золотистой мантии.

Портрет Елизаветы Петровны 1755 г. – прекрасное пособие для изучения истории ювелирного искусства XVIII в. – ведь кроме привычных бриллиантов в чудной огранке и оправах, коими усыпано парадное платье императрицы, её горностаевая мантия, скипетр и держава, – на этом портрете ещё и две короны, украшенные крупными бриллиантами и жемчужинами, – одна на голове Елизаветы Петровны, вторая – парадная – на пуфе, прямо под державой, надёжно покоящейся на левой ладони императрицы. Трудно найти в мировой живописи другой парадный портрет, который вместил бы в себе столь обширную информацию из истории ювелирного искусства и одновременно – такой объём информации о личности портретируемых. Императрица на портретах Антропова умна, иронична, насмешлива, самодостаточна, обаятельна. Но и Великий князь Пётр Федорович не лишён привлекательных черт – доброжелателен, судя по пластике закованного в рыцарскую броню тела, дистанцирован от военной агрессивности, диктуемой кирасой, не лишён, в любом случае, юношеского обаяния. Два портрета середины 50-х гг. XVIII в. – Великой княжны Екатерины Алексеевны и Великого князя Петра Фёдоровича – прелюбопытнейшая иллюстрация к противостоянию этих двух столь разных исторических персонажей.