Фаина Гримберг - Андрей Николаевич на рандеву, или ниспровержение прототипов

„Сели они на своих богатырских коней, съехались и ударились… Иван-царевич вышиб из седла Белого Полянина и занес над ним острый меч. Взмолился ему Белый Полянин: „Не дай мне смерти, дай мне живот! Назовусь твоим меньшим братом, вместо отца почитать буду“. Иван-царевич взял его за руку, поднял с земли, поцеловал в уста и назвал своим меньшим братом.“

Нарисованную яркую картинку правильнее будет полагать отражением некоего ритуального „посвящения в младшие“, включавшего ритуальную имитацию поединка и сугубо сексуальные ритуальные действия: поцелуй и… коитус (как мы далее увидим). Но кем же становится Белый Полянин для Ивана-царевича — „сыном“ или „меньшим братом“? Судя по всему, „отец“ в подобные тексты „залегает“, что называется, вследствие определенного смешения понятий о „старшинстве и меньшинстве“ (не забудем, что записи, подобных текстов сделаны поздно, не ранее второй половины XIX века; информаторы-рассказчики не осознавали в полной мере смысловой нагрузки излагаемых сюжетов). Как правило, в подобных текстах фигурирует „меньшой брат“, „большой брат“, „дядька“ (и сразу вспомним армейского „деда“ и именительный множественного — деды, с несомненным аналогом — „дядья“).

Как мы уже определили, „единицей“ дружинного устройства является — пара, „старший и младший“. Причем формирование именно такой „единицы“ — удивительно естественный процесс. „Младший“ — лицо, подвергающееся боевому обучению, его учат приемам ведения поединка. Но при этом „младший“ — не „слуга“; функции „слуги“ он иногда принимает лишь на короткое время „учебного искуса“. Естественно, что приемам поединка „один на один“ и обучаются „один на один“, а не „в строю“… „Младший“ и „старший“ естественным образом связуются теплыми отношениями духовной и телесной близости.

Гомопара как единица дружинного устройства формируется (еще повторим) естественно… И это формирование естественных, единственно возможных и рациональных для ситуации сексуальных и эротических контактов создает особую атмосферу „культурного здоровья“. „Идеология“ дружины в отличие от идеологических принципов регулярной армии не включает компонентов „противоречивости“, не продуцирует „ханжества“, „развращенности“. В дружинных отношениях гомо господствует некая „первичная простая гармония“: дружинников не призывают в приказном порядке перенести свои сексуально-эротические отправления исключительно в сферу „сублимативного ожидания“; сглажена, или совсем отсутствует привычная для европейского „общества регулярной армии“ оппозиция: „ужасная война — прекрасная мирная жизнь“; для этой оппозиции характерно, в частности, педалирование невозможности „нормальных“ (т.е. обязательных гетеро) сексуально-эротических отношений в периоды интенсивных военных действий; подобная оппозиция, ее интенсивное обыгрывание свойственны так называемой „антивоенной литературе“ (классический пример: Хемингуэй — „Прощай, оружие“).

Нормативные для дружины отношения гомо легко создают ощущение гармонии, просто потому что дружинники не лишены именно нормативного (это очень важно) сексуально-эротического „обслуживания“; причем отношения гомо не являются неким сторонним компонентом, они именно нормативны, естественны и необходимы, насущны; они связуют дружинников, способствуют лучшей воинской подготовке…

Сравним с трагическими („контрабандными“ по своей сути, запретными) отношениями гетеро, реально практикующимися в регулярной армии. Отношения эти всегда посторонние армии как таковой, они армию „разлагают“ по определенною; официальными установками они определяются как аморальные, продуцируют особый тип женского аморализма, характерного именно для института регулярной армии с его насильственными установками на „сублимативное целомудренное ожидание“. Сюда относим насилия над женщинами „завоеванных территорий“; „официальное осуждение“ сексуально-эротических контактов женщин с „врагами“; и — наконец — любопытное явление: наличие „военных женщин“ именно в регулярной армии, это всевозможные маркитантки, сестры милосердия, телефонистки и проч.

Между прочим, именно „неуставные отношения“ с этим женским контингентом и „разлагают“ армию. Разумеется, никакой необходимости наличия женщин в армии не существует; функции снабжения провиантом, перевязки ран и т.д. прекрасно могут осуществлять „военные мужчины“. Не является ли наличие женщин в регулярной армии неким достаточно ханжеским компромиссом?..

Дружине, разумеется, неведомы непростые и мучительные, противоречивые отношения, связующие людей в регулярной армии. Средневековые хроники и летописи не знают описаний „насилия над мирным населением“, творимого дружинниками. Напротив постоянны описания благородного, „рыцарского“ отношения даже к непосредственному противнику (что, впрочем, в свете вышесказанного естественно). Появление на территории средневековой Европы прототипной регулярной армии (монгольская модель) потрясло и ужаснуло европейцев именно практиковавшимся насилием над „мирным населением“. Но это насилие понятно: для армии, куда „призываются“ все (многие, большинство, все лица мужского пола), любой человек на „покоряемой территории“ — потенциальный противник… дружинная корпорация, вступление в нее — дело добровольное, ненасильственное, и — более того — уйти из „своего рода“, приблизиться к правителю-полководцу, войти в его дружинное окружение — это возможно лишь после инициальных обрядов, после ритуала посвященная. Так называемое „мирное население“ — женщины, дети, мужчины-недружинники — рассматриваются как лица, не входящие в категорию „противник“, лица, во многом „низшие“. Наличие женщин в дружине не предусматривается, особенно в периоды боевых действий, когда отношения гомо особенно важны для боевой „корыстной“ мужской дружбы. Вероятно, многие помнят скифские изображения жизни дружинников и классическое античное вазовое изображение воина, перевязывающего рану своему другу. Для всех этих изображений характерен какой-то удивительный (то есть нет, напротив, — неудивительный) гомоэротический дух, изображается, как правило, дружинная „пара“, оставляющая впечатление „самодостаточности“, этакое „им никто больше не нужен“; то есть им в их „парном единении“ не нужны женщины…

В свете вышесказанного становится понятным утверждение старого эмигранта Виктора Ларионова, бывшего участника белого движения, бывшего кадета и юнкера; вот что он пишет в книжечке „Последние юнкера“:

„Кадеты принесли в Училище {1} 1 имеется в виду Константиновское Артиллерийское училище в Петербурге — Ф.Г. свои традиции и навыки своеобразной военной бурсы. Эта военная молодежь не блистала, в большинстве своем, широким научным кругозором, но морально и физически она была гораздо здоровее, нежели молодежь многих гражданские столичных среднеучебных заведений.“