Марк Липовецкий - Паралогии

Важно подчеркнуть, что отсутствие целостного мировоззрения, вопреки расхожим представлениям о постмодернизме (тоже в своем роде миф), не имеет ничего общего с беспринципностью. Напротив, в идеале речь идет о последовательном соблюдении принципа открытости Другому и принципа «сомнения в собственном высказывании» (Д. А. Пригов). Это, конечно же, либеральные принципы, и они, несмотря на свою простоту, как правило, определяют политические симпатии и антипатии Рубинштейна. Так, например, именно его перу принадлежит убийственный памфлет «Дым отечества, или ГУЛАГ с фильтром», в котором неотрадиционалистский поворот к «старым песням о главном», сопровождаемый народным восторгом, сравнивался с выпуском новой версии «Беломора» — с фильтром: «У нас, мол, была великая эпоха. Теперь к этой эпохе приделали фильтр. Чтобы не кашлять. Кровью в том числе» ( Рубинштейн Л. Домашнее музицирование. М.: Новое литературное обозрение, 2000. С. 223). Другое дело, что либерализм Рубинштейна ничего общего не имеет с либеральным догматизмом, который возникает как раз вследствие популярного стремления мифологизировать, то есть придавать дидактическое звучание даже тому, что вроде бы такой интерпретации должно сопротивляться. Рубинштейн, напротив, всем строем своей прозы настаивает на том, что с мифологизацией соглашаться опасно.

Определение фантазма, предложенное Жижеком: «Прибавочный, избыточный объект (surplus-object), остаток Реального, ускользающий от символизации» ( Жижек С. Возвышенный объект идеологии / Пер. с англ. В. Софронова. М.: Художественный журнал, 1999. С. 57).

Рубинштейн Л. Домашнее музицирование. С. 367.

Боровский Александр. В сторону Брускина // Брускин Гриша. Всюду жизнь (альбом). [Место издания не указано], Palace Editions, 2001. С. 147–148.

Брускин Гриша. О двух темах // Всюду жизнь. С. 117.

Брускин Гриша. Картина как текст и текст как картина // Новое литературное обозрение. 2004. № 65. С. 275.

В 1998 году Брускин поместил изображение, похожее на картину «Шаг», на тарелку из серии расписного фарфора «На краю»; на тарелках этой серии графика сопровождается фрагментами картотек Л. Рубинштейна. Так вот, вокруг рисунка на этой тарелке написан текст, открывающий картотеку «С четверга на пятницу»: «Всю ночь мне снились пограничные области бытия. Проснувшись, я сумел вспомнить только что-то между водою и сушей, молчанием и речью, сном и пробуждением и успел подумать: „Вот она, эстетика неопределенности. Вот и снова она…“» ( Брускин Г. Всюду жизнь. С. 229).

Бабель И. Сын рабби // Бабель И. Соч.: В 2 т. М.: Худ. литература, 1992. Т. 2. С. 128–129.

Брускин Гриша. Картина как текст и текст как картина. С. 277.

Кундера М. Невыносимая легкость бытия / Пер. с чешек. Нины Шульгиной. СПб.: Азбука-классика, 2002. С. 276.

Беньямин В. Происхождение немецкой барочной драмы / Пер. с нем. С. Ромашко. М.: Аграф, 2002. С. 171.

Там же. С. 191.

Там же. С. 197.

Пригов Д. А. Три дружеских послания художнику и сочинителю Григорию Давидовичу Брускину о вербальной деятельности последнего // Новое литературное обозрение. 2006. № 79. С. 246.

Коммуналка и ее обитатели в описании Брускина оказываются зеркально подобными элитному квартирному кооперативу «Художник-график», где, помимо Брускина, жили и советская номенклатура, и отставные агенты КГБ, и даже Владимир Высоцкий.

См., например, более чем позитивные рецензии на «Пир»: Парамонов Б. Чистое искусство Владимира Сорокина // http://www.svoboda.org/programs/rq/2002/rq.012402.asp; Ольшанский Д. Еда и мир // Сегодня. 2001. 18 января (http://www.segodnya.ru/w3s.nsf/Archive/2001_11_life_text_olshanskii.html); Пирогов Л. Книга о вкусном и здоровом сне: Три удовольствия Владимира Сорокина // Литературная газета. 2000. № 25 (http://www.lgz.ru/archives/html_arch/lg252000/curent/Literature/art8.html). Благосклонными к «ДПП (NN)», в частности, оказались Алла Латынина (Потом опять теперь // Новый мир. 2002. № 4), Псой Короленко (Очень нужная и своевременная книжка // Сайт «Полит. ру». 2003. 20 ноября [http://www.polit.ru/country/2003/11/20/629653.html]) и Кирилл Воробьев (Хороший плохой Пелевин // Сайт «Дни. ru». 2003. 10 сентября [http://dni.ru/news/art/2003/9/10/26281.html]).

См. интервью Сорокина А. Неверову под заглавием «Прощай, концептуализм!» // Итоги. 2002. 16 мая. № 11 (301).

Сорокин В. Mea culpa? «Я недостаточно извращен для подобных экспериментов» [Ответ на статью Василия Шевцова «Путь моралиста»] // Ex Libris НГ. 2005. 14 апреля. № 13.

А. Верницкий полагает, что персонажи пьесы отказываются «собраться» в единого Тезея, чем воспроизводят буддистскую мифологию просветленного сознания (см. его рецензию в «Новом литературном обозрении»: 2006. № 80).

И. Кукулин объясняет возникновение этого числа в романе Сорокина влиянием каббалистической мифологии: «Роман „Лед“ является „ремейком“ на современном материале некоторых каббалистических представлений: например, учение о „23 словах“, по которым пробудившиеся могут „восходить“, соответствует каббалистическому представлению о том, что „жизнетворность и силы, проистекающие от святых атрибутов [Всевышнего] к нижним [творениям] для сотворения их из небытия“ соответствуют 22 буквам еврейского алфавита. „И есть двадцать два разных вида проистечений, жизнетворности и сил, которыми сотворены все миры, верхние и нижние, и все творения в них“ (р. Шнеур Залман из Ляд). <���…> Идея о необходимости сбора вместе всех „пробужденных“ имеет аналогии в каббале (так называемой лурианской, то есть в традиции Исаака Лурия…): „свет, исходивший от Прачеловека (Адам Кадмон), не вместился в сосуды, то есть в эманации… из-за чего сосуды лопнули и свет пал в материальный мир в виде отдельных искр“. Одной из целей каббалистов является собирание искр Божественного Света, потерянных в мире (правда, каббалисты, в отличие от героев Сорокина, учат, что такие искры есть в каждой человеческой душе)» ( Кукулин И. Every trend makes a brand // Новое литературное обозрение. 2002. № 56. С. 266).

В тривиализированном варианте эта же тенденция проявляется и в таких текстах, как «Дозоры» С. Лукьяненко (и фильмах по его романам), и вообще в «готической» субкультуре. О последней см. в кн.: Хапаева Дина. Готическое общество: Морфология кошмара. М.: Новое литературное обозрение, 2006. Правда, интерпретация автором этой книги «готической эстетики» как «выбора в пользу нелюдя, а не сверхчеловека» (с. 39), как свидетельства «отрицания антропоцентричного мира как главной ценности» (с. 36) представляется мне упрощенной. С одной стороны, в том, что Д. Хапаева описывает как «готическую культуру», отражаются существенные черты как модернистской, так и, в особенности, постмодернистской эстетики; а с другой, «готическими» в этой книге объявлены многие неотрадиционалистские комплексы, особенно в социальной жизни («нашизм» и отказ от «проработки прошлого»). Однако и в романтизме, и в модернизме, и в постмодернизме «нелюдь», монстр, сверхчеловек, оборотень и т. п. всегда остаются метафорой личности и не предполагают выхода за антропологическое измерение. А в неотрадиционализме (и романы С. Лукьяненко тому яркий пример) монстры и оборотни служат эстетизации и мифологизации «силовиков» (о чем проницательно пишет и сама Д. Хапаева) — то есть оформляют групповые социальные идентичности.