Валентина Черняк - Современная языковая ситуация и речевая культура: учебное пособие

перифраз: перефразировать 5; переделка, перестановка 3; переиначивание, пересказ, перефразирование 2; неточный пересказ, передел в словах, переделанная мысль, переделать, переделка фраз, переименование, переиначить, перемена, переосмысление, пересказывание, перестановка слов, перефразирование, перефразированное предложение 1.

Агнонимичность элементов поля «литературоведение» проявилась и в количестве отказов от ответа, связанных, скорее всего, с незнанием значения слова. Показательны лексемы с максимальным количеством отказов:

фабула—80, перифраз– 73, лейтмотив—63, элегия—58, аллегория— 57, эпос—5 1, сонет—4А, гротеск—43, сага – ЗА, эпитет– 31, ритм, антитеза– 29, сказ—28, эпопея—27, олицетворение– 25.

Проведенный эксперимент показывает, что исследование представленности в языковом сознании семантических полей, связанных с различными предметными областями, изучение «наивной биологии», «наивной географии», «наивной химии» и т. д., «профессионального образа мира» особенностей функционирования профессиональной лексики за пределами собственно профессионального общения (Одинокова 2004) – проблемы, актуальные не только для лингвистики, но и для педагогики, психологии и других сфер научного знания, ориентированных на познавательную деятельность человека. Агнонимы в лексиконе языковой личности, лакуны в тезаурусе, свидетельствующие о разрастании области непознанного, являются причиной коммуникативных неудач в процессе общения и имеют самые глубокие негативные последствия для ориентации личности в культурном пространстве.

1. Проанализируйте случаи языковой рефлексии в следующих примерах из современной массовой литературы:

…Мозгов бабам господь отсыпал вполовину меньше, чем нам, – нагло заявил Аркадий. – И вообще нужно жить по законам русского языка!

– Какое отношение к теме беседы имеет русский язык? – подхватила я нить разговора. – Или, по-твоему, нам и разговаривать нельзя?

– Некоторые только и делают, что болтают, – неожиданно встрял Дегтярев.

Кеша с умилением глянул на полковника, улыбнулся ему и сказал:

– Сейчас поясню ход моих рассуждений. Вот смотрите, вспоминаем слова, обозначающие профессию, допустим он – учитель, она – учительница. Или актер – актриса. То есть наш язык, сформировавшийся в незапамятные времена, дает нам понять, что дама с указкой в руке или в парике на сцене вполне нормальное явление.

– И чего? – не поняла Маня.

– Дай договорить, не перебивай старших, – взъелся на нее Кеша. – Едем дальше: доктор. Ну-ка сделайте из этого слова «женский» вариант.

– Докториха.

– Докторица.

– Ну что, теперь ясно? То же самое с врачом, с «ним» все ясно, а с «ней»? Врачиха? Следовательно, нечего бабам лезть в медицину не их ума это дело. Космонавт, пилот, адвокат…

– Ну с последним ты перегнул палку – возмутилась я, – адвокатша можно сказать, или адвокатесса!

– Звучит отвратительно, – скорчился Кеша, – и в армию бабам никак нельзя. Он генерал, она…

– Генеральша, – завопила Маня, – вот и фиг тебе! Дурак!

– Сама такая, – мигом отбил Кеша, – генеральша – это жена генерала. Ну-ка, а с президентом что? Как вас величать на посту главы государства? Президентка?

– Неправда твоя, – взвыла Манюня, – вракушки! Есть такие профессии, куда по твоей логике мужчинам вход воспрещен!

Кеша снисходительно глянул на раскрасневшуюся девочку.

– Ну-ка, назови хоть одну!

Маруська слегка растерялась, я же быстро стала вспоминать – токарь, токариха? Слесарь, слесарица? Шофер, шоферица? Академик, академица? Вот какая отвратительная несправедливость, причем существует она, кажется, лишь у русских. У немцев, например, вы к названию любой профессии просто прибавляете суффикс «ин», и получается женский вариант, исключений нет.

– Слабо, – подвел итог Кеша.

– Домработница, – заявила Ирка, ставя на стол блюдо, – вот, пожалуйста, домработница. Домработников не бывает.

– Ладно, – хмыкнул Кешка, – согласен, это оставляйте себе, насчет домработницы не спорю, самое ваше занятие.

Вымолвив последнюю фразу, он встал и вышел из комнаты.

– Лучше бы ты молчала, – налетела на Ирку Маня, – нашла что сказать! (Д. Донцова. Жаба с кошельком).

Каков тон записки! «Взять всё». Когда распоряжение отдается даже не повелительным наклонением, а инфинитивом, это уж понимай: наивысшая инстанция командует (Б. Акунин. Смерть на брудершафт. Младенец и черт).

Шурик, насколько я помнил, был до ужаса косноязычен, что, впрочем, не мешало ему обладать цепкой хваткой и отличным чутьем. Он был действительно хорошим следователем, но вот чтобы им казаться и не портить впечатление, ему нужно было жить и работать, не открывая рта. Удивительным было то, что протоколы он писал более чем сносно, правда с орфографическими и синтаксическими ошибками, но зато гладко и понятно, устная же речь у него была – хоть святых выноси. Сам Шурик знал за собой этот недостаток и объяснял его тем, что в детстве мало общался. <���…> Волков совершенно не признавал существительных, предпочитая заменять их на местоимения «он», «она» и «это», с прилагательными Шурик тоже не особо утруждался, замещая их мимикой и жестами.

– Они позвонили ему, говорят – Мосгаз ходит с проверкой, нужен доступ туда, ну он приехал, хату открыл, а он там лежит уже трехдневный…

«Они» после уточнения оказались соседями, первый «он» – хозяином квартиры, под «там» подразумевалась сама квартира, в которой был убит и обнаружен второй «он» – Юрий Петрович Забелин (А. Маринина. Пружина для мышеловки).

2. В произведениях В. Маканина, Т. Толстой, В. Пелевина, В. Попова,

А. Слаповского, А. Иванова найдите собственные примеры комментирования языковых явлений.

«Языковое сознание – величина, которая по мере накопления речевого опыта постоянно развивается и может выступать как «предмет воспитания» (Культура русской речи… 1996: 416). Современная жизнь дает богатый материал для размышлений над тем, какое влияние на формирование личности, на ее поведение, в том числе поведение речевое, оказывает круг читаемых и изучаемых текстов. Место текстов в коллективном национальном сознании, их перемещение в коллективной памяти с центра на периферию и наоборот, их взаимодействие друг с другом является важнейшей лингвокультурной проблемой (Мурзин 1996), которая с неизбежностью перерастает в проблему педагогическую. Понимание языковой среды, естественно, связывается с тем местом, которое занимает в современном обществе книга и – шире – письменный текст. Круг читаемых и изучаемых текстов оказывает большое влияние на формирование личности. «В процессе чтения мы аккумулируем тексты, фрагменты текстов, фраз, оборотов, словосочетаний. Создаваемые нами тексты – лишь результат декомпозиции усвоенных текстов. Количество и качество прочитанных текстов, степень начитанности – важнейшая характеристика языковой личности» (Журавлев 1991:72). Актуальным в этом контексте оказывается понятие «остаточная читательская литературная память» – «хранящийся до востребования относительно активный фонд (объем) преимущественно образных представлений и литературных (литературно-критических, литературоведческих) знаний, почерпнутых реципиентом в разные периоды жизни» (Прозоров 2006:129).