Коллектив авторов - Зарубежная литература XX века: практические занятия

С точки зрения традиционалистов, эта вынужденная замена свидетельствовала о понижении уровня образования, но, с другой стороны, обязательное массовое изучение национальных литератур способствовало росту их престижа. Знание уже не только античного, но и европейского литературного канона, умение к месту процитировать в разговоре поэтическую строку или известный афоризм стало знаком принадлежности человека к образованному, т.е. привилегированному, слою. Тем самым повышалась и социальная ценность литературы, в отношении к ней появилось новое измерение: литература утвердилась как «сокровищница человеческой мудрости», как музей высших достижений человеческого духа, запечатленных в слове.

Все эти привнесенные капиталистическим обществом в литературный процесс черты к исходу XIX века стали восприниматься как естественные, искони присущие литературе: ее статус исключительного, привилегированного культурного объекта утратил новизну и перестал связываться с романтической революцией; появление массового читателя повлекло за собой зарождение рынка массовой литературы, книга из предмета роскоши, каким она всегда была ранее, превратилась во вполне доступный товар.

В самой литературе конкурировали две равно разработанные, укорененные поэтические системы: романтизм, воплощавший иррациональное представление о мире и человеке, бескомпромиссно-критичный по отношению к буржуазной действительности с ее рационализмом, и натурализм, больше соответствовавший господствующему духу позитивизма и прогресса. Писатели XX века будут опираться на эти сложившиеся в XIX веке и ставшие автоматическими, неосознанными представления о задачах и возможностях литературы, и одновременно полемизировать с ними, предлагая иногда самые радикальные решения в опровержении этих привычных представлений, унаследованных от предыдущего века.

Предвестия литературы XX века в XIX столетии связаны в большей степени с романтической традицией, но новое качество возникнет вне рамок литературы среднего класса. Подчеркнем, что западный средний класс составлял ничтожное меньшинство населения планеты. Для огромного же большинства карты истории легли не столь благополучно. Пусть это большинство было бессильно влиять на ход событий и даже не могло выразить свою точку зрения, оно копило недовольство, глухой ропот которого был больше доступен чуткому слуху художников, чем позитивизму социологов. Эти подспудные подвижки социальной магмы проявились раньше всего в искусстве конца XIX века, в живописи импрессионизма и постимпрессионизма, в музыкальной драме Рихарда Вагнера, в творчестве тех писателей, которые почувствовали, что под незыблемым монолитом европейского буржуазного мира, под его трезвыми, монотонными буднями кроется извечный драматизм человеческого существования, зарождается опасно непредсказуемое будущее.

Те, кого сегодня принято называть предтечами литературы XX века – Бодлер, Флобер, Рембо, Генри Джеймс, Гюисманс, Уайльд, – первыми заговорили о творческой исчерпанности, окостенелости обеих поэтических систем, и романтизма, и натурализма. Отдавая должное величию Бальзака и Диккенса, они высказали неудовлетворенность предсказуемостью их романов. С их точки зрения, литература XIX столетия перестала быть инструментом поиска, направления романтизма и натурализма обнаружили эстетическую усталость.

В собственных произведениях эти новаторы открывали разнообразные выразительные возможности слова, давали примеры новой степени ответственности писателя в работе со словом. С ними западная литература вступила в эпоху повышенной саморефлексии, которая станет отличительной чертой литературы XX века. Их новаторство встретилось с откровенным непониманием большинства современников, с преследованиями со стороны закона (процессы над «Цветами зла» Бодлера и «Госпожой Бовари» Флобера, тюремные заключения Верлена и Уайльда).

Основы новой эстетики в литературе XX века формировались аналогично тому, как в философии второй половины XIX века отражалась новая картина мира, новое понимание человека. Эти тенденции станут отправными точками для века XX. Параллельно возникают три философских учения, пронизанные пафосом разоблачения современности, открытия ее подлинных движущих сил. При всей их разнонаправленности, революционные дискурсы политэконома Маркса, историка культуры Ницше и психиатра Фрейда в равной степени обязаны обеим сторонам культуры породившего их века, в каждом обнаруживаются как элементы рационалистического гуманизма Просвещения, так и их романтическое опровержение. В своей совокупности эти три учения – марксизм, ницшеанство и фрейдизм – составили базовый интеллектуальный багаж культуры XX века, в тех или иных комбинациях мы встречаем их наследие в культурном продукте XX века. Они создали новый язык для описания человека и мира, на их языке говорит критика XX века, поэтому есть смысл подробнее остановиться на некоторых положениях их теорий.

Разгадка Карлом Марксом(1818 – 1883) тайн капиталистической эксплуатации стала возможной благодаря его открытиям в области философии. Как пишет один из сегодняшних исследователей Маркса Мишель Генри, «это философия, непохожая ни на одну предшествующую философию, и не имеющая себе равных. Ей было суждено потрясти основы Западного мышления. Ее оригинальность такова, что она остается непонятой до сегодняшнего дня». Маркс столкнул между собой (и в этом столкновении одновременно взаимно развенчал) интуитивный материализм Фейербаха и идеалистическую диалектику Гегеля. Из этого столкновения родилась новая главенствующая идея, идея практики, реального действия. Таким образом Маркс выходит на совершенно новую концепцию личности, концепцию субъектности: личность осуществляется не в мысли, не в намерении, не в восприятии другого, не в рефлексии вообще, а только в непосредственном, практическом действии. Маркс называет жизнью действительность как субъективность практики, как чистую имманентность личности.

Носителем жизни субъекта является его тело. Субъектность, подчеркивает Маркс, не есть сознание, открытое навстречу миру; это самодостаточная природная, органическая сила. Когда Маркс отрицает традиционные концепции личности, в которых человек определяется мышлением, сознанием, разумом, он делает это затем, чтобы заменить абстрактного человека конкретной личностью, конкретным человеком, испытывающим определенные нужды (холод, голод, страдания) и действующим ради удовлетворения этих нужд. Жизнь есть постоянное колебание внутри триады: потребность / желание, труд / усилие по удовлетворению этой потребности, чувство удовлетворения. Маркс показал, что история любого человеческого сообщества, любого индивида строится по этому закону. Единственная существующая действительность – множество живых людей, которые к чему-то стремятся, работают ради этого устремления, а потом пожинают плоды. Единственная действительность – это радикальная субъективность практики, труда.