Игорь Лебедев - Шут и Иов

Побег (мысль о нем не оставляла его в эти годы) при таких долгах ставил вопрос о чести, через что Пушкин переступить, разумеется, не мог. Весь 1835 г., все мысли оказались сосредоточенными на неотвратимой близкой смерти, он ни о чем другом вообще не пишет тогда. В стихотворении «Из Шенье» (20 апреля 1835 г.) Пушкин обращается к одной из версий мифа о Геракле, где он предпочитает страданиям добровольную смерть — самосожжение. В конце марта он записывает одно из самых странных своих поэтических пророчеств: «Чудный сон мне Бог послал — с длинной белой бородою в белой ризе предо мною Старец некий предстоял. Он сказал мне: „Будь покоен, скоро, скоро удостоен будешь царствия небес, скоро странствию земному твоему придет конец. Уже готовит ангел смерти для тебя святой венец…“». В «Полководце», посвященному Барклаю де Толли, опять возникает тема смерти, но уже в другом ракурсе: ее искание (хорошо известно, что Барклай искал смерти на Бородинском поле, под ним было убито 5 лошадей). В июне 1835 г. появляется «Странник», острое ощущение близкой смерти как бы несколько отдаляется, наступает осень — пора творчества взлета для Пушкина, он в Михайловском, но писать не может. На сердце камень. Из поэтического искания смерти все выливается в практическое. В начале 1836 г. происходит знаменитый «дуэльный взрыв» — столкновение с С. Хлюстиным, с князем Репиным, В. Соллогубом по абсолютно пустяковым причинам.

Еще в годы посвящения Пушкин не мог не познакомиться с одним разделом «тайной доктрины» — эгрегориальным строением Космоса. Суть его такова: каждая человеческая монада перед очередным воплощением получает определенное задание (так что бесцельных существований нет вообще); души, имеющие похожие задания, как бы притягиваются друг к другу, образовывая Эгрегор — четко очерченный круг близких по целям Сущностей. Существует 3 уровня эгрегоров со своей внутренней увеличивающейся иерархией. Первый эгрегор имеет знак 12, а символом Крест распятия, он же крест творчества. К выполнению миссии жертвенной, добровольной космической и индивидуальной и должен готовить себя человек, ощутивший свою принадлежность к этому эгрегору.

Второй уровень включает в себя первый и получает знак 18, эзотерический символ его — женщина, осиянная лунным серпом, летящая над пустыней, на песке которой проступает кровавый след. Цель — преображение и поднятие до своего уровня все, с кем связывают узы прошлого. Пушкин хорошо понял Миссию жертвенного связывания прошлого царской крови с настоящей, и где мог, отмечал знаком 18 характерные места в своих произведениях. О том, что Сальери носил яд 18 лет, мы уже упоминали. Но вот это число появляется вновь в мистифицированном предисловии Пушкина к «Песням западных славян», где оно в контексте «Песен» указывает на новый уровень осознания поэтом происходящей мистерии.

«Песни западных славян» (ПЗС) — произведение, к которому проявляли наименьший интерес исследователи. Конечно, то, что лежало на поверхности, подробно выяснили: что это мистификация в мистификации. Выяснили, что к 3-м своим стихам Пушкин прибавил 2 перевода Вука Караджича. И это, по существу, все.

После сказанного выше лишнее акцентировать внимание на последнем аккорде ПЗС — «оттого я присмирел, что я слышу топот дальний, трубный звук и пенье стрел; оттого я ржу, что в поле уж недолго мне гулять…» (Пушкин хотел включить в структуру ПЗС и «Сказку о рыбаке и рыбке»!). «Песни» составлялись из разных источников, блоки стихов которых подчеркивали разные стороны одной проблемы — судьбы Пушкина.

В «Видении короля» поднимается знакомая тема: брат убивает брата и отца за власть. В последнем стихотворении цикла «Конь» предчувствие скорой кончины. Но между этими уже известными точками отсчета творчества и судьбы Пушкина лежит тема, абсолютно незамеченная. Она роднит ПЗС и с «Медным Всадником», и с самыми последними работами поэта. То, что она не замечена, неудивительно, даже для посвященного Пушкина это знание было пределом, от которого он буквально выкрикнул стихотворение — «Не дай мне Бог сойти с ума…». Поэт выбрал и разбросал в «Песнях» стихи, где, так или иначе, действуют вурдалаки-упыри.

В «Гайдуке Хризиче» брат говорит брату: «А умрем мы голодной смертью, станем мы выходить из могилы кровь сосать наших недругов спящих». Большое стихотворение «Марко Якубович» вообще посвящено истории борьбы с упырем — «там могилу прохожего разрыли, видят труп румяный и свежий». Ну, а название «Вурдалак» говорит само за себя.

Все это относили к «экзотике фольклора», который не мог якобы не заинтересовать Пушкина. Но в январе 1837 г., в последнем своем стихотворении, он обращается к теме романа Потоцкого «Рукопись, найденная в Сарагосе». И об авторе, и о его романе надо сказать особо. Я. Потоцкий, рыцарь Мальтийского ордена (с 1778 г.), потомок древнейшего польского рода, посвященный в высокие степени эзотеризма, был принят Павлом I (не как русским царем, а как магистром ордена) на русскую службу; при Александре I стал тайным советником и кавалером ордена Владимира I степени. В дни Венского конгресса (1815 г.) застрелился серебряной пулей, которую благословил капеллан. На первый взгляд, ситуация достаточно абсурдна: верующий католик, самоубийство — тягчайший грех. Если посвященный, то должен осознавать последствия этого шага; если неверующий, причем здесь капеллан?

А что же заинтересовало Пушкина в многосюжетном романе «Рукопись, найденная в Сарагосе»? Хотя Пушкин знал не весь роман, он обратил внимание на отрывок, где говорится о посвященных разбойниках-братьях, которые ночью покидают виселицу и причиняют мучения живущим: «до утра на свободе гуляли, мстя своим врагам», т. е. превращались в тех же вурдалаков. Где же связь между судьбой и трагическим финалом Потоцкого, романом и Пушкиным? Да и существуют ли вампиры?

Стивен Каплан, директор Центра по исследованию вампиров с привлечением всех современных отраслей науки и парапсихологии, а также оккультных знаний, мог бы привести сотни аналитических статей по этому вопросу. А исторических сведений, при массе свидетелей, среди которых встречались и ученые, огромное количество. Такую историю поведал недавно французский журнал «История». В 1725 году воевода Градлински был вынужден даже послать отряд солдат, чтобы освободить словенскую деревушку Кислово от нашествия вампиров. В донесении, которое он направил в Белград, убийства десяти жителей деревни приписывались некоему Петру Плогожовичу, скончавшемуся задолго до этих трагических событий, в возрасте 62 лет. Воевода в своем послании, основываясь на различных свидетельствах, утверждал, что Плогожович восставал по ночам из мертвых и высасывал всю кровь из жертвы. И вот когда солдаты вскрыли могилу, подняли гроб, то в ужасе увидели тело Плогожовича, словно живого. Фонтаном забила кровь из раны, по традиции сделанной осиновым колом.