Аркадий Казанский - Данте. Демистификация. Долгая дорога домой. Том I

Вабило (от глагола вабить – манить) – два скрепленных вместе птичьих крыла, которые сокольничий кружит на веревке, у себя над головой, приманивая сокола назад.

Ночная переправа на пароме – незабываемое впечатление. Только одна лодка посредине бурной реки. Паром уходит всё дальше от берега, сохраняя курс, заметный лишь потому, что ветер дует с одной стороны, других ориентиров не видно. Данте слышит водопад – с правой стороны грохочет Днепровский Ненасытецкий порог, видит свет огней села, расположенного ниже порога и крик с другого берега, и только тут по-настоящему пугается. Причина проста – жители села, расположенного ниже порога, промышляли разграблением судов, потерпевших крушение на порогах, что было довольно частым событием в разгар навигации, когда суда с товарами сплавлялись вниз, по течению Днепра. На Звёздном Небе поэт видит свет зловещих планет, встающих в созвездии Льва; так он постиг спуск и кружение на пароме – самолёте.

Паром медленно причаливает к берегу – устало клонится – причаливает к ответной пристани. Точно описано, что паром-самолёт, медленно трогаясь с места, стремительно набирает ход – провис каната ведёт паром по течению. На второй половине пути паром замедляет ход – течение реки препятствует движению. Паром причалил к другому берегу: – Герион – созвездие Змеедержец переправил путников через Зодиак на Звёздном Небе и через бурный Днепр на Земле. У порога кверху поднимается крутая скала.

Как только путники сходят с парома, тот тронутся в обратный путь, как пущенная с тетивы стрела – он движется по канату, натянутому подобно тетиве лука.

Как это было:

«Ваше Величество!» – торжественно объявил Генеральный Обозный: – «Поздравляю Вас с прибытием в Область Войска Запорожского!» Он опустился на колени, наклонился и поцеловал родную землю – мёрзлый камень.

Пётр, едва оправившийся от ужаса переправы через ледяную глубь Днепра, приходя в себя, смотрел, как Яков, поднявшись с колен, трижды перекрестился.

«Ну, что, батько!» – повеселев, шутливым тоном сказал он, улыбаясь: – «Кончился твой Ад?»

«Сынку!» – в тон ему ответил Лизогуб, пряча усмешку в усы: – «Разве-ж то был Ад? Так только, преддверие…»

«Предбанничек…» – встрял вездесущий Оськин.

«А что там дальше?» – теряя весёлость, спросил Пётр.

«Геенна огненная…» – сказал Яков.

«Хлад могильный…» – подхватил Оськин.

«Забвение безмолвное…» – продолжил Яков.

«Мрак вечный» – подытожил Оськин.

«Как же мы пойдём туда, Яков?» – тревожно спросил Пётр.

«Там прошли, и тут пройдём, Вашство, велик Бог» – спокойно ответил Лизогуб.

«Бог не выдаст, свинья не съест» – поддакнул Оськин.

Улыбка сползла с лица Пётра, растерянно и недоуменно он переводил взгляд с одного на другого. Лицо Оськина было непроницаемо спокойно, генерал опустил в задумчивости седую голову.

Весь покрытый пылью гвардейский штабной капитан прискакал вечером. Войдя в горницу к Генеральному Обозному Войска Запорожского, Якову Ефимовичу Лизогубу, он отдал честь генералу и протянул пакет.

Лизогуб вскрыл пакет. Высочайший рескрипт гласил: – «Получателю сего незамедлительно последовать за предъявителем. Сопровождение пять человек».

«Когда пойдём?» – не моргнув глазом, спросил Лизогуб штабного.

«Как рассветет, Ваше Высокопревосходительство» – ответил тот.

«Яшкин!» – кликнул есаула Лизогуб: – «Господина капитана на постой. К утру пять моих. Всем заводных».

Есаул вышел со штабным, а генерал тяжело задумался.

Занималось хмурое осеннее утро. Небольшой отряд верхами, с десятком заводных лошадей, выступил вслед за штабным. Ехали наметом, молча, обходя сёла, меняя лошадей. Наконец штабной свернул в сторону небольшого села.

«Что за село?» – спросил он у мужика в поле.

«Рахелево, барин» – сняв шапку, ответил тот.

«Голова где?» – спросил капитан. Мужик, молча, указал ему шапкой в сторону обычной выбеленной хаты, крытой камышом.

Войдя в село и подойдя к ней, Лизогуб увидел боевое охранение из императорских драгун, расположившееся кругом. Штабной показал ему знаком следовать за ним внутрь. Лизогуб подал казакам знак остаться снаружи и спешиться. Войдя в горницу, увидел, что она пуста. Капитан показал ему на лавку, сам сел напротив.

Ждать пришлось долго. Через полуслепое низенькое оконце почти ничего не было видно. Лизогуб сидел молча, держа спину прямо; молчал и капитан. Наконец, в три часа пополудни, на улице послышался шум. Не поворачивая головы, краешком глаза, Лизогуб увидел, что к хате подъехала крытая повозка, сопровождаемая взводом драгун. Из неё вышла женщина, с головой, закрытой капюшоном плаща, в сопровождении двух генералов, и направилась в избу.

Штабной стал по стойке смирно, Лизогуб последовал его примеру. Женщина вошла в горницу вместе с двумя молодыми генералами, которые ему были незнакомы.

Войдя, женщина огляделась по сторонам и сделала знак рукой сопровождающим. Те развернулись и вышли, за ними последовал капитан.

Когда они остались вдвоём, женщина откинула капюшон плаща и повернулась к Лизогубу. Полумрак в горнице не давал ему разглядеть её лицо.

«Ну, здравствуй, Яков» – произнесла женщина: – «Как доехал?».

Ноги его подкосились, он рухнул на колени.

«Государыня императрица! Лизавета Петровна! Матушка!» – еле вымолвил он срывающимся голосом: – «Как же Вы-то не побоялись с таким малым охранением в такую даль?»

«Встань, Яков!» – приказала она. Он тяжело поднялся с колен и стал навытяжку.

«Чего же мне бояться, Яков?» – с иронией спросила она: – «Али здесь, у тебя, вред мне какой может быть?»

«Помилуй Бог, Матушка!» – убежденно воскликнул он: – «Здесь Вам никто и ничто не угрожает!»

«Вот и хорошо, Яков» – сказала она: – «В моём государстве мне везде должно быть безопасно».